Ранняя материнская нехватка и дефицит первичного нарциссизма

Говоря о пациентах с психосоматическим функционированием, мы неизбежно сталкиваемся с травмой привязанности в первые месяцы или годы их жизни. Почти всегда в их истории обнаруживается наличие ранней материнской нехватки. Это значит, что взрослые пациенты в раннем детстве были травмированы либо из-за частых разлук с матерью, либо из-за продолжительных разлук, либо из-за частых и продолжительных вместе или внезапных разлук. Дети были помещены в больницы, либо что-то случалось с матерями, или по другим причинам мать и младенец были разлучены.

Так же в их личной истории в связи с разлукой обнаруживалась либо анаклитическая депрессия, описанная Рене Шпицем, либо психотическая депрессия, описанная А. Френсис Тастин. А также у этих пациентов обнаруживался «комплекс мертвой матери», описанный Андре Грином в терминах «белого траура». То есть, у этих детей были как изначально депрессивные, подавленные, несчастные матери, так и матери, в результате произошедшей в их жизни трагедии, внезапно погрузившиеся в горе, оказавшиеся поглощенные им. Дети таких матерей имели опыт радости и наслаждения во взаимно-хороших отношениях с матерью, как вдруг, внезапно эти матери становились неузнаваемы:  становясь мертвыми не физически, но психически, эмоционально отсутствующими.

В отличие от потерь реальных, в случае «комплекса мертвой матери» ребенок сталкивался не с потерей груди или объекта, мамы, но с потерей смысла, поскольку ребенок не мог понять, что произошло.

Очевидно, что мать в состоянии горя, забирающего все её силы, или мать, эмоционально выключенная из контакта с младенцем, но лишь машинально выполняющая операции по уходу за его физическим функционированием (основная цель которых – не дать ребенку умереть), не могла быть ни источником инвестиций, ни опорой для первичного нарциссизма своих детей, что привело в результате к его дефицитарности.

Также часто обнаруживалось, что матери в будущем психосоматических пациентов были не способны принимать, вбирать и выдерживать аффекты своих детей. Часто речь идет об очень жестких, требовательных, эмоционально холодных матерях, с которыми не было возможности установить эмоциональную близость по причине их недоступности.

Кроме этого важно подчеркнуть, что в своем описании анаклитической депрессии Р. Шпиц настаивает на прогрессивном стирании агрессивных манифестаций у младенца, за которыми следуют манифестации соматического порядка (бессонница, потеря веса, сопутствующие заболевания).

В работе «Ментализация и психосоматика», Пьера Марти пишет, что матери с недостаточно развитыми или поврежденными органами чувств, с дефектами органов чувств, – глухие, слепые, глухонемые – по определению не могут быть достаточно хорошими и у таких матерей дети скорее всего будут плохо ментализированными, из-за чего вырастая, с большой долей вероятности могут функционировать в психосоматическом регистре.

Также он пишет о тех, кто имеет риск стать психосоматическим пациентом. Это дети из многодетных семей, а также дети матерей, которые воспитывались в многодетных семьях. Постоянно беременные мамы, постоянно теряющие детей или абортирующие, рожающие много детей, очевидно имеют дефицит и сил и возможностей заниматься всеми равнозначно и симметрично запросам каждого ребенка в отдельности. В таких условиях практически невозможно провести работу горя по всем потерям. Поэтому эти мамы недостаточные, дефицитарные, с нехваткой материнства. Что неизбежно делает их детей обделёнными, какими бы хорошими, добрыми эти матери не были. В условиях, когда силы и возможности живого человека ограничены, но этот факт словно не учитывается в таких семьях, к сожалению, расплачиваться буду дети, протаптывая свой психосоматический путь во взрослое будущее.

Психизм ребенка не может возникнуть без психизма матери. И потому развитие психического аппарата ребенка происходит в том регистре, в котором психически функционирует мать. В условиях ранней дефицитарности материнского управления очевидно, что первичный нарциссизм таких пациентов оказывается дефицитарным, а потому весьма хрупким.

Это приводит к тому, что для психосоматических пациентов более травматичными являются именно нарциссические потери в жизни, чем объектные.

Все, что так или иначе связано с самооценкой, идеей общественного оценивания или понятия «как правильно», оказывается уязвимым в наибольшей степени.

Вспоминая случай Матильды, мы видим, что для пациентки Пьера Марти, в жизни которой случилось очень много потерь, в том числе и смерть мужа, наиболее травматичным событием оказался арест и лишение свободы брата, о котором она заботилась с детства и чьим воспитателем себя считала. Не факт разлуки, сопереживание человеку в заключении, а именно признание его виновным и заключение. Словно это она не справилась, она не смогла предотвратить чего-то, что по ее мнению, должна была осуществить.

Как пишет Клод Смаджа, в раннем периоде развития влечений и психики, когда процесс разъединения между Я и не-Я, между субъектом и объектом еще не завершен, происходит некое травмирующее событие. Как следствие, любая объектная утрата в этой ранней конъюнктуре обязательно запечатлевается как нарциссическая потеря.

Преждевременно сформированное Я и сверхинвестиция реальности

При оператуарном функционировании очень важно разглядеть первичную нарциссическую организацию Я. Как мы уже увидели, экономические условия, с которых психическое функционирование пациента запускает движение дезорганизации вплоть до появления соматизации, необходимо искать в ранней истории пациента. В целом они связаны с пережитым опытом боли, оставившей в психике прочные следы, составляющие нарциссическую рану. Нередко в истории большого количества пациентов обнаруживается травматические переживания, похожие на описанные Ференци в тексте 1933 г., о смешении языков взрослого и ребенка», вследствие чего внутри «Я» устанавливается интранарциссическое расщепление, которое противопоставляет процессу регрессии некий процесс «травматической прогрессии». В этом процессе узнается концепция преждевременного развития (недоношенного) «Я», о котором говорил М.Фэн в 90-х годах.

Очевидно, что всё, сформированное до срока, по определению не может быть зрелым и хорошо оснащенным. М. Фэн вводит определение «императива преждевременного Я». Речь идет о предформе самоуспокоительных систем, необходимость которой обусловлена незавершенностью эротической функции, что помещает ребенка в травматическую ситуацию. Ее можно сравнить с примитивной логикой, о которой говорит Мишель Нейро в своей работе «Принципы иррационального». Для него примитивная логика соответствует психическим процедурам, появившимся преждевременно в ответ на ранние и даже трансгенерационные травмы, на той фазе развития, когда Я и внешний мир находятся в состоянии недифференцированности, нечленораздельности.

Защищая Я от вторжения тревоги, появляющейся из-за недостатка репрезентаций и бессознательных фантазмов, происходит сверхинвестиция фактического, которая особенно затрагивает область галлюцинаторного исполнения желаний.

Из-за ранних отношений со своим окружением психическое выражение аэроэротизма и инфантильных страхов еще в раннем возрасте стало переживаться субъектом как невыносимая опасность для его Я. Таким образом, основополагающим элементом развития становится подавление способности к галлюцинаторному удовлетворению желания. Эта репрессия продиктована императивом конформности Я, императивом, сначала являющимся материнской обязанностью по отношению к своему ребенку, и лишь затем встраивающимся в ментальное функционирование субъекта.

Речь здесь идет о чрезмерном развитии автономии Я, что делает его сверхадаптированным к социальной реальности, ее ценностям и нормам. Это определенное требование к Я. Я должно стереть любой индивидуальный симптом и любое аффективное выражение. Таким образом, этот императив противостоит всему тому, что окрашивает и формирует индивидуальное своеобразие, и в конце концов заменяет порядок индивидуального порядком коллективного. В конечно счете эта неистовая защита через гиперинвестицию реальности приводит к изоляции Я, к ее автономии и к разрыву связей с источником  его влечений в ОНО.

Говоря языком Винникотта, мы могли бы описать данную изоляцию как пустоту в «зоне непосредственного опыта», через которую ребенок обыкновенно способен нетравматично  перейти из сферы всемогущих фантазий  в мир реальности, то есть главной травмой для младенца становится преждевременное вторжение реальности в его субъективность:

Такая травма возможна, например, при избыточной внешней стимуляции в первые месяцы жизни, в период безобъектности, а позднее – в любой ситуации, когда мир выходит из-под контроля ребенка, обретая свойство непредсказуемости. Таким образом, травма связывается с переживанием бессилия, и эта новая реальность не оставляет субъекту подстраховывающего опыта иллюзий.

Иллюзия – это символ; она есть то, что осознается субъектом как отличное от реальности, но при этом наделено смыслом таковой: игра во взрослых – у детей, искусство и религия – у взрослых. Иллюзию присутствия матери дает ребенку игрушка, взятая в детский сад или постель. Фотография близкого человека создает иллюзию, примиряющую с разлукой. Переходный объект – то что принадлежит сфере иллюзий – есть предтеча объекта внешнего: своего рода подстраховка для нетравматичного принятия реальности и своего места в ней.

Иллюзии насыщают пустоту, оставшуюся после ухода магических фантазий; потребность в «сотворенной» реальности отчасти удовлетворяется за счет «как если бы» – например, младенец обретает способность засыпать самостоятельно, «как если бы» мать укачивала его на руках. Это и есть, по сути, процесс формирования мира интроектов, используемых личностью впоследствии для автономного функционирования – то, чего был лишен психосоматический субъект. Неспособность к символизации не позволяет ему обходиться без реального объекта.

Для оператуарного пациента реальность имеет лишь один образ, тот, который ему явно  навязывается. Он не представляет себе, что этот образ может обладать несколькими гранями. У него может быть лишь одно «правильно». Он живет в бинарном мире: это есть или этого нет. Ему не ведомы муки мышления, сомнений, колебаний, проб. Ему присущ лишь один неизменный образ мысли. Объективность, рациональность – вот единственные критерии, который он использует, чтобы оценить реальность. Однако присутствия всех этих вышеназванных клинических элементов еще недостаточно для того, чтобы говорить о наличии у определенного субъекта оператуарного состояния.

У оператуарного пациента есть кое-что еще. Это безумный пациент. В чем же состоит его безумие? Оно состоит в том, что реальность пронизывает его больше, чем это ощущается в обычной жизни. Он подчиняется ей так, как бредовый психотик подчиняется своим голосам. Именно этот, главный аспект его ментальной организации проявляется в автоматическом характере его мышления и его поведения. Именно этот аспект заставляет близких людей воспринимать его как пустую оболочку, лишенную своей субъективности.

В 1921 году Фрейд пишет эссе «Психология масс и анализ Я», выискивая клинические наблюдения, открывающие путь доступа к более глубокому пониманию Я. Известно, что это исследование привело его к выделению двух механизмов, которые организуют Я – идеализации и идентификации. Эти наблюдения заинтересовали Фрейда лишь потому, что они демонстрируют, как в некоторых коллективных ситуациях Я субъекта может претерпевать заметные трансформации своей структуры. Индивид претерпевает внутри массы вследствие ее влияния глубокое изменение своей душевной деятельности. Его аффективность чрезвычайно повышается, его интеллектуальная деятельность заметно понижается; оба процесса протекают очевидно в направлении сравнения с другими индивидами, составляющими массу. Если мы сравним психическую деятельность индивида в толпе с деятельностью субъекта, находящегося в оператуарном состоянии, то сразу же заметим, что их сближает. И у одного, и у другого мышление утрачивает свои индивидуальные качества, которые составляли его своеобразие, его уникальность. Оно становится мышлением, действующим по приказу коллектива. Оно стало коллективным мышлением, подчиненным одной-единственной модели. Оно стало не-мышлением.

Однако другой отмеченный Фрейдом аспект, а именно сверхвысокая аффективность, наоборот, отсутствует в оператуарном состоянии. Напротив, у него мы встречаем значительный недостаток аффективных манифестаций, что в полной мере иллюстрирует эссенциальная депрессия.

Фрейд пишет о том, что внушение (или, точнее, внушаемость) является примитивным и неустранимым феноменом, фундаментальным явлением психической жизни человека». Отношения индивидов в толпе, а также то, что связывает каждого с вожаком, постулируется как либидинальные. Данный пункт интересует нас постольку, поскольку мы неоднократно подчеркивали чрезвычайную чувствительность оператуарного пациента к знакам признания или осуждения со стороны социума. Вариативность его чувства самоуважения напрямую связана с данными знаками коллективной реальности, а угроза дезорганизации, особенно в соматическом плане, возникает, если его связь с «благоприятными условиями окружения» ослабевает или утрачивается.

Модификация психической деятельности индивида в толпе происходит, утверждает Фрейд, из-за процесса регрессии, затрагивающего Я-Идеал. «Психологическая масса, – пишет он в 1932 году, является собранием индивидов, которое в свое Сверх-Я ввели одно и то же лицо и которые на основании данной общности идентифицировали себя друг с другом в своем Я». Личный, собственный Идеал субъекта моментально стирается при коллективной конъюнктуре, чтобы дать место внешней фигуре Сверх-Я.

Список литературы:

1. Введение в психосоматику. Л.И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2015-2018 гг.

2. Интернет-источник: http://golenevalada.ru/blog/uilfred-bion-istoki-myshleniya-alfa-funktsiya-snovidnoe-myshlenie/

3. Психосоматика. Л. И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2016-2018 гг.

4. Рождественский Д. С. Homo Somaticus. Человек соматический. – Спб: ИП Седова Е.Б., 2009, 264 с.

5. Смаджа К.  Оператуарная жизнь: Психоаналитические исследования. Пер. с фр.—М.: Когито-Центр, 2014. – 256 с. (Библиотека психоанализа).

6. Фэн М. Психоанализ и психосоматика. Статья из сборника Французская психоаналитическая школа / Под ред. А. Жибо, А.В. Россохина. Спб.: Питер, 2005, — 576 с., илл.

Комментирование закрыто.


ТОП-777: рейтинг сайтов, развивающих Человека счетчик посещений