100 популярных концептов психоанализа. Самосохранение
«Младенец, такого не бывает…», «нет такой вещи, как младенец». Посредством лапидарной провокации Винникотт подчеркивает очевидное: сохранение жизни вначале жизни есть не что иное, как самосохранение. Для того чтобы родиться, жить и выжить, в том числе психически, требуется участие, по меньшей мере, двоих. Довольно длительное время психоанализ ограничивался тем, что сводил первостепенную нужду лишь к голоду и жажде. Психоанализ тогда был далек от учета потребности в теплых отношениях, защите, безопасности, нежности…Почему советы не работают
Пару лет назад я написала небольшой текст, описывающий один весьма неприятный феномен в отношениях.
И была буквально и критично-категорично воспринята некоторыми моими коллегами, даже с разоблачающими постами со ссылкой на текст.
Настало время вернуться к этой теме снова, дошли наконец руки. Поскольку мне есть что сказать.
Как психотерапевт, работающий в глубинном, психоаналитическом подходе, я всеми руками и ногами, в любое время дня и ночи за то, чтобы сначала видеть происходящее, и размышлять. И лишь поняв, что происходит — начать размышлять над наилучшими и адекватными путями решения. А только после этого – когда заодно рассмотрены все детали и ресурсы, история ситуации и бытия человека в ней, всевозможные смыслы и подводные камни ситуации (включая то, почему именно человек оказался в этом месте своего жизненного лабиринта), осознана и взвешена «плата» за то, чтобы это изменить – может найтись смысл что-то предпринять. Да и то, если есть на это необходимое количество психической энергии.
Я вообще весьма аккуратна в раздаче советов. Хотя бы просто потому, что не проходила жизненный путь человека «в его ботинках», а, как нам известно, ничего не существует в этом мире само по себе, все имеет свои причины и последствия, и какую-то нам неведомую суть, «смысл симптома», который следует принимать всерьез и с уважением.
Иначе говоря, я – за дифференцированное, сложное восприятие мира. Но у меня есть вполне ясная позиция. Если мне не свойственно торчать на сковородке, но я на нее случайно забралась, со всеми вытекающими – самым верным было бы для начала с нее слезть (примерно такую ситуацию я и описывала в статье выше: когда не свойственно, но человек угодил в такое пекло). Вместе с тем «слезание со сковороды» не отменяет того, чтобы выбравшись, начать, как минимум, размышлять и разбираться, с чем – естественно, в самом себе и своей истории – может быть связано такое попадание.
Но этот путь точно не работает, если человек длительное время, порой даже сколько себя помнит, живет в неудовлетворительных условиях или отношениях.
В таких обстоятельствах я считаю скорее даже вредным предлагать такой прямой и скоропалительный выход. Объясню на примере.
Допустим, на психотерапию пришла женщина средних лет*. Она бесконечно упрекает за нелюбовь к ней, жалуется, ругает своего мужа, с которым уже лет пятнадцать, а то и все тридцать «замурована в браке». Очевидно, что она страдает, устает от стресса и обреченности, переполняется возмущением и фантазиями, как она все это прекратит. Но всякий раз, как только она предпринимает попытку развестись – становится очевидным, что клиентка не может выдержать эту ситуацию, и тем более разрешить проблему таким разрывом.
Она чувствует себя словно сплетенной со своим «плохим» супругом. И вот, постепенно разбираясь с ее историей, мы можем обнаружить несколько закономерностей. Одни касаются истории клиентки, а именно того, какой опыт первичных отношений был у нее в детские времена. Так называемый опыт первичной зависимости. Вторая закономерность больше относится к тому, каким образом выстроена современная, теперь уже взрослая жизнь этой женщины. И обнаруживаем, как много обстоятельств сохранилось в ее жизни с тех времен.
Тут, для более простого описания, я снова обращусь к своей любимой пирамиде потребностей Маслоу. В ходе работы мы видим, что отношения в этой паре устроены «по типу опор». И понимаем, что муж в данном случае – не просто муж. Он – как могущественный ведущий родительский объект, своими ресурсами закрывает наиважнейшие два самых весомых нижних уровня пирамиды потребностей. Как можно увидеть – прежде всего, человеку нужно выжить, иметь крышу над головой, удовлетворенные базовые потребности, а также быть в безопасности и стабильности, чувствовать себя защищено. А что, если власть в этих базовых вопросах – в руках другого? И он ею распоряжается по своему усмотрению, но все-таки не дает умереть, да и привыкли все уже к таким порядкам.
И да, клиентка недовольна качеством любви. Но она никогда в жизни не работала, или это было настолько давно, что она уже и забыла, кто она по профессии. Или даже она работает, но ее амбиции и аппетиты не совпадают с ее личными добывающими возможностями. Что бы там ни было, но давно вошла в семейный сценарий данность, что базовые уровни ее жизни закрывает другой человек, в этом примере – муж. Или у нее несколько детей, за которых есть огромная тревога, вина и ответственность. И катастрофическое чувство, что «она одна их не потянет». Зато никаких гарантий, что найдется какой-то другой человек, который возьмет на себя ответственность за эти ее базовые уровни, а то еще и вместе с детьми. А сама она, ее психика, как будто не оснащена в достаточной степени, чтобы выдерживать, и комфортно себя чувствовать во взрослой реальности, где устойчивость связана с возможностью самостоятельно удовлетворять свои базовые потребности.
И мы точно не знаем, выдержит ли ее психический аппарат внезапное изменение жизненных обстоятельств. Или она «наделает дел», которые потом будет несчастно и долго расхлебывать, тоже расплачиваясь собой. Или ее здоровье пошатнется, поскольку ни психическим, ни поведенческим способом справиться с выбитыми подпорками окажется не в силах. А она внутри себя это предчувствует: что если делать «резкие телодвижения», то можно разрушиться, сломаться. И предохраняет себя от такой предполагаемой «психической поломки».
Очевидно, что возможность изменения жизненной ситуации — путей для чего в общем-то всего два: менять внешние реалии или менять отношение к тому, что мы изменить не в состоянии – в психотерапии придется прежде обсуждать, рассматривать, вынашивать и взвешивать. Проверять. Ибо с последствиями своих решений человеку придется встречаться самому.
И в психотерапевтической работе во-первых, психика имеет возможность дооснащаться, а во-вторых – созданы условия – пространство, время и психика самого аналитика – чтобы освоить себя и создавать новые представления о жизни.
Или вот другой пример. На приеме мужчина средних лет*. Он недоволен женой, у него бесконечная череда любовниц. Он и богат, и уверен в профессии, может даже показаться очень ресурсным и приспособленным к жизни. То есть с его базовыми уровнями вроде бы все благополучно. Казалось бы, так все просто: разведись, живи по радости, наслаждайся любовной жизнью свободного мужчины или создай новую, чудесно-удовлетворительную семью. Но психотерапевту-практику довольно быстро станет ясно, что это совершенно точно поверхностная простота. Да и клиент жалуется, что почему-то не может развестись.
В ходе работы становится понятно многое про ранние дефициты этого мужчины. Про холодную неконтактную мать, которой невозможно было и слова сказать, сразу получал обвинения, упреки, а то еще и побои. В чем-то его жена напоминает маму. Но вместе с тем она многие годы выносит его непростой взрывной характер и не бросает, прощает, прикрывает тылы и дает что-то невидимое, но явно основополагающее для этого человека. В каком-то виде она как будто компенсирует психический дефицит, чего-то недополученное, базовое, без чего кажется, что все развалится, рухнет.
Таких примеров сотни тысяч. «Обещал развестись, но почему же он не разводится со своей нелюбимой женой?» – жалуются потом своим психотерапевтам любовницы этих мужчин, потерявшие надежду дождаться выполнения обещаний. Причем, обещая, мужчина будет тянуть время, ссылаться на то, что «его жена не справится» и надо подождать… Но на самом деле это он не выдерживает потери чего-то очень важного в лице близкого человека. И это не плохо, и не хорошо, вообще не место для давания оценок, а просто человеческая жизнь.
Это тоже пример отношений по типу опор. Но не каких-то буквальных, конкретных, материальных. Это что-то неуловимое тонкое, необъяснимое, но тотальное, базовое и важное. Где психика жены как будто перерабатывает нечто, что не может переработать психически муж самостоятельно. Она как будто снабжает чем-то психику мужа. Кроме того, в отличие от отношений с недоступной мамой, ее можно «не любить», злиться и выплескивать на нее свое скопленное недовольство, а она не бросает, не разлюбливает, не отрекается и не мстит в ответ. И это оказывается настолько важным и фундаментальным для мужчины, что все остальное будет приноситься в жертву ради удовлетворения этой потребности «быть безусловно любимым и выбираемым вопреки всему». Персональная эволюция любовных переживаний этого мужчины оказывается в том, что в лице жены он нашел объект, который все же оказался «получше мамы», жена его выдерживает и принимает. А новая избранница – вообще-то еще неизвестно, примет ли настолько безоговорочно. Найдет ли он в отношениях с ней ту же безопасность и защищенность для психического аппарата, если этой устойчивости нет в самом себе?
Такому человеку в терапевтических условиях просто невозможно дать совет «ну разведитесь». Поскольку у такой семейной конструкции точно есть причины, точно есть смыслы и особая историческая основа такого сценария. И если психотерапевт на это покушается, предлагает действовать, то скорее всего он даже не представляет, какие риски несет подобными рекомендациями своим клиентам.
Если мы пытаемся лишить кого-то привычных опор, либо мы должны быть всемогущи, чтобы «выдать другие, получше», либо мы должны быть готовы расплачиваться неожиданными и порой тяжелыми последствиями после таких советов. Как в известном меме по мотивам «Женитьбы Бальзаминова».
В норме всем этим психотерапевты не страдают. Наша работа – для начала искать понимание смыслов происходящего, а не «аннулировать симптомы». А наша ответственность – быть бережными к тому, что может казаться нелогичным и даже странным, в том числе к симптому клиента.
Тем более, если клиенты жалуются на повторяемость ситуаций. Народное «на те же грабли» — очень подходящая вводная для того, чтобы прибегнуть к психотерапии.
Мы для этого и работаем… находить смысл в том, что кажется бессмысленным, нелогичным, но держащим в плену наших пациентов.
Просто всем нам, живым людям, если иногда совершенно неожиданно забираемся на раскаленную сковородку, все-таки лучше разбираться со смыслами вне ее поджаривающих стенок, правда-правда. Живее и здоровее будем.
* все примеры – это обобщенные собирательные образы людей, которых я видела за 15 лет своей и коллегиальной практики. Все совпадения с ситуациями конкретных людей совершенно случайны.
И да, вопрос «А думали ли Вы о разводе, если так недовольны?» несет в себе лишь проясняющую детали ситуации функцию, а никак не призыв к действию. Хотя есть некоторая группа клиентов, с особой восприимчивостью, буквальностью восприятия и склонностью возводить терапевта на пьедестал знающего Другого, со стопроцентным авторитетом. С такими клиентами нужно вообще очень осторожно, а лучше больше помалкивать. Из-за особенностей их восприятия.
Нарциссическая семья (цитаты из книги С. Дональдсон-Прессман и Р. М. Прессмана), часть 4
Продолжаю делиться фрагментами из книги Стефани Дональдсон-Прессман и Роберта М. Прессмана «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Для жертв таких семей существует правило: чем меньше они получили эмоциональной поддержки от родителей, тем больше они боятся потерять то малое, что имеют.
Доверие и Близость
В версии мифа Овидия, Нарцисс неоднократно запрещает Эхо дотрагиваться до него: «Руки прочь! Не обнимай меня!» …Тем, кто вырос в таких семьях, так трудно поддерживать близкие отношения.
Близость основана на доверии. Если доверие есть, можно впустить людей, убрать защитную стойку и общаться открыто. Если доверия нет, то имеет место танец под названием «иди сюда/стой там», с позиции «я подпущу тебя к себе, но не слишком близко и не слишком надолго», вслед за чем наступает разочарование, перерастающее во враждебность и, как правило, разрыв отношений.
Без доверия как важнейшего элемента, близость не может установиться. И таким образом мы приходим к вопросу доверия – когда человек или не научился доверять, или разучился доверять (научился не доверять).
Цикл
Процесс того, как ребенок в нарциссической семье учится не доверять, напоминает цикл и выглядит следующим образом:
Мне плохо, мне больно. Нет никого, кто бы действительно заботился обо мне. Всякий раз, когда я позволяю себе чувствовать что-то, меня ранят. Я не хочу чувствовать. Я не буду чувствовать. Я не имею никаких чувств. Если я не могу чувствовать, то меня и нет. Меня нет, но я могу наблюдать и приспосабливаться. Я могу потерять себя, и быть тем, кем я должен быть, чтобы выжить. Тогда я могу иметь отношения с кем-нибудь. Я имею отношения, но я не могу доверять ему/ей (он/она может сделать мне больно), и я не могу доверять себе (меня нет). Поэтому, я не могу позволить ему подойти слишком близко; он может узнать, что меня нет. Чтобы защитить себя, я не могу иметь близких и общих с кем-то отношений, хоть я и отчаянно хочу этого. Поэтому я саботирую свои отношения с человеком. Я теряю эти отношения. Мне больно. [Цикл повторяется снова]
Поскольку близость между мужчиной и женщиной часто подразумевает сексуальные отношения, секс часто становится проблемой.
Абстрагироваться от чувств
Ирония судьбы в том, что то качество, которое позволяло детям абстрагироваться от их чувств и остаться в живых в течение их эмоционально бедного детства, является тем же самым качеством, которое делает их взрослую жизнь настолько болезненной. Все люди хотят и нуждаются в близости; быть неспособным достигнуть близких отношений означает чувствовать себя эмоционально обделенным.
Взрослые, воспитанные в нарциссических семьях, учатся абстрагироваться от своих чувств. Способность абстрагироваться от чувств является механизмом компенсации, который поддерживает жизнь многих детей. Ведь взглянуть на действительность как она есть – и увидеть, что их опасения быть брошенными вполне обоснованны, и что они фактически предоставлены сами себе, без надежного тыла, куда можно отступить – это означает провоцировать детский суицид. Маленькие дети действительно совершают самоубийства; поэтому, абстрагирование от чувств несет очень осязаемую защитную функцию.
Более серьезная форма деперсонализации или абстрагирования часто встречается у тех, кто пережил в детстве сексуальное и физическое насилие. У практиков, специализирующихся на реабилитации жертв инцеста и других форм сексуальных посягательств, обычно непропорционально высокий процент пациентов имеет диагноз посттравматического стрессового расстройства, пограничного состояния личности или расщепления личности. Заново объединить чувственный компонент (эмоция, дух, душа) с физическим телом человека – долгая и трудная работа.
Жертвы травмирующего сексуального злоупотребления обычно становятся пациентами на долгий срок. Когда эти люди начинают терапию, они часто хотят знать, «Сколько это займет?». «От двух до пяти лет», отвечаем мы. Что интересно, женщины обычно принимают этот ответ без возражений, а мужчины пытаются торговаться.
Тогда мы уменьшаем срок до полутора лет, а по прошествии полутора лет мы снова пересматриваем срок. Реабилитация занимает от двух до пяти лет еженедельных встреч с врачом, хотя это необязательно для некоторых пациентов. Систематическое травмирование в течение долгого времени производит целый спектр механизмов компенсации, или не наблюдаемых у других пациентов или наблюдаемых, но не с такой глубиной и интенсивностью; эти жертвы травмирующих, открыто нарциссических семей могут неоднократно проходить курсы психологической реабилитации в течение большей части своей жизни.
Крайние механизмы компенсации, развивающиеся в случаях травматических злоупотреблений
Как уже говорилось, дети из нарциссических домов являются отражающими/реактивными; то есть, они отражают потребности родительской системы, а не исследуют их собственные, и поэтому развивают стиль поведения, который является реактивным (реагирующим на раздражитель), а не про-активным (инициативным). Когда в систему воспитания входит физическое насилие (сильные побои, изнасилования или целенаправленные истязания), отражение/реакция становятся бесконечно более сложными. Теперь, вместо того, чтобы лишь абстрагироваться от чувств (убрать компонент чувств из физического тела в качестве защиты против боли), человек может расколоться и фрагментироваться (сердитые чувства идут туда, нежные чувства пусть будут там, преданные чувства отправим сюда назад, желания убить засунем сюда под низ, и т.д). В нашей практике мы рассматриваем эту фрагментацию – если еще не развился психоз – как механизм компенсации, вызванный злоупотреблением.
Работа по модели нарциссической семьи с потерпевшими от попечителя
Люди, подвергавшиеся половому принуждению и инцесту, особенно со стороны того, кто выступал в роли попечителя семьи, ощущают особенный стыд. Когда человек, который по своему положению должен быть защитником и кормильцем ребенка, принуждает его или ее к сексуальным контактам, это наносит особенно тяжелый ущерб детской психике: ведь тот человек, к которому ребенок обычно бежит за утешением, когда ему больно, и есть тот, кто приносит боль. Именно поэтому мы теперь классифицируем сексуальные домогательства со стороны священнослужителей как инцест: священник (или монахиня, духовник и т.д.) обычно бывают поставлены семьей – и называемые соответствующе – в роль отца (или сестры, брата и т.д.). И роль этих людей как духовных попечителей, как человека от Бога, помещает их по своей важности/значимости выше всех других в жизни ребенка, за исключением родителей или основных попечителей. Взрослые, подвергавшиеся сексуальным домогательствам со стороны духовных лиц, будь то в детском возрасте или взрослом, склонны брать на себя ту же самую степень ответственности за свое преследование как и те, кто подвергался сексуальным домогательствам со стороны родителей.
Интепретация принуждения к сексу как части большей структуры – нарциссической семейной модели – может помочь этим пациентам чувствовать себя менее заклейменными. Им можно помочь увидеть, что в их семье происхождения, по любой причине, (1) потребности и чувства детей не были главным центром внимания, (2) действовала система, которая программировала их на испытывание трудностей в течение долгого периода времени, и (3) одна из вещей, которые могут случиться с детьми, воспитанными в этих системах, – это принуждение к сексу.
Новая интерпретация злоупотребления помогает. Она позволяет оценить произошедшее в количественном отношении, сделать его частью большей картины, и дать этим пациентам почувствовать себя менее непохожими на других. Чувства своей изоляции, отличности от других и презренности, испытываемые людьми, которые являются жертвами инцеста, представляют серьезную проблему в терапии; как один пациент выразился, «у меня такое чувство, что у меня на лбу крупно написано «Я». Придание новой интепретации злоупотреблению не минимизирует его, но позволяет жертвам насилия ощутить себя «частью», вместо ощущения своей инаковости и расширить фокус пациента, переместив его с того, что он сделал или не сделал на нациссическую семью как таковую.
Роль Врача
Важнейшим фактором в восстановлении пациента есть его способность доверять врачу: «Вы были первым человеком, кому я доверился [начиная с детства]… Вы сказали, что я не сумасшедший. Вы дали мне надежду.»
Научиться не доверять – болезненный, но очень полезный механизм компенсации. Трудно оставить механизм компенсации, который, возможно, позволил вам выжить. Научиться (впервые или заново) доверять, став взрослым, является первостепенной задачей, которую мы решаем в ходе лечения. Тот, кто находится в удобном положении для того, чтобы научить пациента, что доверять безопасно – это врач.
Вероятно самые важные функции, которые врач выполняет по отношению к пережившим злоупотребления, следующие:
. Обеспечивает постоянное одобрение и поддержку (человека, но не обязательно его или ее действий)
. Моделирует открытое, взрослое, не навязывающее моральных принципов общение (включая схему «я чувствую… я хочу»)
. Обеспечивает среду для познавательных дискуссий, обсуждения вариантов и их последствий.
. Устанавливает параметры нормального и ненормального, здорового и нездорового, чтобы у пациента появился некий стандарт, которого можно придерживаться и оценивать события прошлого и настоящего, суждения и действия.
. Не обманывать доверия – перезванивать, если не удалось принять звонок, приходить в назначенное время, действовать профессионально и последовательно.
Пациенты с пограничным состоянием
Нарциссические семьи часто производят пациентов с расстройством пограничного состояния личности. Более 20 процентов нашей практики составляют пациенты с пограничным состоянием, а это выше среднего показателя по другим категориям.
Другие врачи, у которых большой процент пациентов составляют взрослые, воспитанные в нарциссических семьях, также вероятно скажут, что многие пациенты имеют расстройство пограничного состояния личности. Как известно большинству врачей, работа с даже одним пациентом с пограничным состоянием личности является чрезвычайно обременительной. Если у врача на руках одновременно оказывается несколько таких пациентов, он вполне может сгореть на работе. Из-за этого, установить перечисленные выше параметры (см. «Роль врача») особенно важно и трудно; там, где проблема недоверия пропитывает суть человека, легко предугадать, что пациент будет раз за разом испытывать и проверять врача.
Терапевтические руководящие принципы
Если личность пациента находится в пограничном состоянии, он имеет повышенную склонность устраивать немыслимые испытания для профессиональных умений врача, его готовности помочь и верности своему слову. Поэтому при работе с такими пациентами, самым важным будет, чтобы врач с самого начала четко и открыто определил, что является предметом его договора с пациентом. Сюда входит открытое и без недосказанностей обсуждение следующего:
. условий оплаты; числа, продолжительности и частоты встреч;
. телефонного контакта;
. доступности врача в чрезвычайной ситуации;
. графика отпусков и
. замещения лечащего врача другим врачом, когда лечащий врач в отпуске.
Так как эти пациенты имеют тенденцию быть бескомпромиссными, живя по принципу «все или ничего», они слабо умеют устанавливать границы позволенного и могут глубоко обидеться на попытки врача наложить границы на терапевтические отношения. Врач должен всегда поощрять обсуждение и признавать правомерность таких чувств пациента как расстройство, гнев, негодование и страх, но при этом продолжать настаивать на соблюдении границ, изложенных в контракте между пациентом и врачом.
Моделирование устанавливающего уместные границы поведения – это постоянный вызов для врача. Это – также один из самых ценных вкладов длительного действия, из того что врач может дать пациенту, поскольку именно в рамках безопасных терапевтических отношений может пациент узнать о доверии, об установлении уместных границ, об уважительном общении взрослых, и о том, сколько будет разумным ожидать от другого человека в плане удовлетворения им твоих нужд.
Перенос
Перенос – это всегда щекотливый вопрос, если мы имеем дело с пациентами, перенесшими сексульные злоупотребления. Эти пациенты часто соблазнительны, как в прямом смысле слова, так и потому что больше чем другие пациенты, они способны навязать врачу роль «единственного человека, который может спасти меня». Хотя это и нонсенс (есть много компетентных врачей), это может льстить врачу и вовлекать его в обязывающие отношения.
Поэтому особенно важно, чтобы врач вел себя в манере, которая не поощряет фантазии «особых отношений» между врачом и пациентом. Вопросы безопасности нужно серьезно рассмотреть, как ради пациента, так и ради врача. Очевидно, что социальный или сексуальный контакт запрещен этическими нормами, здравым смыслом, а теперь все чаще и по закону. Но есть более тонкие вещи, которые могут представить трудности для пациента: имеется в виду, что они могут создавать противоречивые сообщения и вызвать беспокойство.
Хотя большинству врачей хорошо известны основные вещи из того, что нужно делать и чего не нужно делать в этическом и терапевтическом смысле, существуют и более тонкие поведенческие моменты, которые могут вызвать проблемы в отношениях врача и пациента. Поскольку мы оба тратим значительное время на инспектирование, нам известны некоторые из этих потенциально проблемных вариантов поведения, которым не уделяется достаточно внимания в программах клинического обучения, как в ходе учебного курса, так и в интернатуре. Поэтому мы включили эти несколько соображений в книгу, поскольку их важно учитывать при работе со всеми взрослыми, выросшими в нарциссических семейных системах, но особенно при работе с теми, кто пережил травматические злоупотребления.
1. Не принимайте пациентов, когда вы в клинике один. Это может испугать пациента с точки зрения его или ее личной безопасности, либо же может подтолкнуть пациента к фантазированию на тему секса или «особых» отношений с врачом. Врач в этом случае тоже рискует. Если разгневанный или смущенный пациент начнет выдвигать обвинения в сексуальных правонарушениях, врачу будет труднее опровергнуть эти обвинения, если нет никого больше вокруг; если же пациент потеряет над собой контроль в ходе беседы или станет угрожать врачу, то некому будет придти на помощь.
2. Никогда не прикасайтесь к пациенту, не спросив его или ее разрешения; это включает и рукопожатие. Взрослым, воспитанным в нарциссических семьях, трудно устанавливать личные границы. Они могут не суметь сказать, что им неприятны прикосновения, но это не значит, что они не испытывают страха, или опасений, что врач может ожидать сексуального контакта, или что все формы физических прикосновений агрессивны по своей сути. Одна из вещей, которые врач может сделать для пациента, это построить ситуацию, демонстрирующую, что пациент (или пациентка) владеет своим телом и имеет полное право диктовать кто, когда и как может прикоснуться к нему (ней).
3. Осторожнее с объятиями, даже если пациент хотел бы обняться. Некоторые врачи очень хорошо чувствуют, когда и как можно обнять пациента, чтобы это было уместно, ободряюще, несексуально и помогло ему. У большинства врачей нет такого тонкого чувства. Всегда идите в направлении наибольшей безопасности и для врача и для пациента; если сомневаетесь, не делайте этого. Будет меньше вреда, если следовать старому правилу избегать физического контакта с пациентом, чем совершить контакт, который окажется неуместным.
Здесь играет роль вопрос безопасности для пациента и для врача. Из нашей практики мы знаем, что некоторые врачи практикуют объятие, но большинство нет. Объятие может легко поощрить сексуальные фантазии и иллюзии «особых отношений» со стороны пациента. Далее, тот факт, что пациент один раз хотел, чтобы его обняли, не означает, что в следующий раз во время объятия он не переступит границы. Это «следующее объятие» может почувствоваться как нежеланное, навязчивое или агрессивное, поэтому объятия «на прощание после каждой беседы» или «если пациент заплачет», или по любым иным ритуальным соображениям, может представлять проблемы для пациента.
Это может представлять проблемы и для врача. В ходе лечения может легко возникать явление излишней вовлеченности врача в жизнь пациента, и если случаются прикосновения (в любой их форме) между врачом и пациентом, для врача могут возникнуть сложности в установке границ. Пациент склонен фантазировать об «особых» отношениях с их врачом, но столь же верно и обратное. Никому от этого не лучше, если врач становится эмоционально связанным с пациентом, и если прикосновения облегчают возникновение этой связи или усиливают ее, их необходимо прекратить.
Забота о Враче
Сейчас пишется немало статей и книг на тему того, как можно сгореть на работе и как позаботиться о враче (см. Библиографию). Мы настоятельно рекомендуем, чтобы врачи, которые работают с пациентами из агрессивно-нарциссических семей, прочли эти и другие источники. Наш опыт говорит о том, что врачи не заботятся о себе как следует. Если они ведут частную практику, они не отводят разумного времени для приема пищи и отдыха. Они распределяют время для пациентов, и часто для своих супругов и детей, но редко для себя, чтобы побыть одному, поразмышлять, побыть в мире и покое.
Важно помнить, что одна из важнейших функций врача состоит в моделировании, показе на своем примере тех навыков, которым он хочет обучить пациента. Часть помощи пациентам в том, чтобы научиться доверять себе, состоит в том, что пациент учится этому благодаря растущему доверию к врачу и его способности позаботиться о себе. Недавно одному из нас пришлось отменить групповой сеанс психотерапии из-за болезни. Когда группа собралась неделю спустя, часть пациентов (все из нарциссических домов) отметили, что были рады тому, что встреча была отменена. С одной стороны, отмена занятия огорчила их лично, но с другой они увидели в этом, что врач способен позаботиться о себе – т.е. обладает тем самым навыком, которому они обучаются у него. Фраза древних «Врачу, исцелися сам» остается важным советом для врачей.
Близость, секс и дружба
Несмотря на то, что проблемы доверия и близости уже подробно обсуждались (см. восьмую главу), проблема половой близости заслуживает отдельного рассмотрения.
Взрослые из нарциссических систем часто бывают умелыми партнерами по сексу, потому что, чтобы быть желанным партнером, нужно уметь отражать делания другого – что значит быть отражающей/реактивной личностью. Когда отношения становятся зрелыми («доходят до белого каления», по выражению одного из наших коллег), тогда здоровые отношения перемещаются в направлении близости.
Дружба
Взрослые из нарциссических семей – часто одинокие люди. Даже если интенсивно общаются с группами людей, часто они не имеют близких друзей, и особую сложность может представлять дружба с людьми своего пола.
Когда человек растет не в атмосфере приятия и не зависящей от каких-то условий любви, то он, вероятно, будет полагать, что друг будет любить его, только если тот отвечает на его потребности. Поскольку на опыте они узнали, как бывает трудно удовлетворить потребности других, и как бывает болезнененна отповедь, если ты терпишь в этом неудачу, то не удивительно, что эти люди часто саботируют дружбу.
Слишком требовательные, слишком принимающие, слишком много дающие, слишком сдержанные, слишком властные; слишком беспорядочные, слишком навязчивые, слишком отстраненные, слишком ответственные, слишком безответственные – такими бывают в дружбе люди из нарциссических семей, и это не полный список. Фактически, ими движет ложная попытка контролировать, сходная с тем, как ребенок пытался взять ситуацию под контроль, пока рос в нарциссической семье. «Ты так или иначе отвергнешь меня, так лучше я спровоцирую это сам» – вот деструктивная форма управления, которой учится тот, кто боится (или знает), что настоящего контроля у него нет.
Отношения
Люди, которые пытаются построить отношения с этими людьми, часто чувствуют, что они не могут «пробиться к ним» эмоционально. Посыл зачастую такой: «я хочу, чтобы ты приблизился – но не слишком близко» или «только иногда, и ты должен угадать, когда я согласна, а когда нет!». И наоборот, такой человек может очень быстро сблизиться с другим, но лишь для того, чтобы испугаться близости и резко отдалиться. Они хотят близости – фактически жаждут ее – но становятся напуганными, что (1) они не могут выдержать отношения из-за своей дефектности, (2) другой человек предъявит требования, которые они несклонны/неспособны принять, или (3) другой человек узнает, насколько они дефектны и отвергнет их.
Решением по поводу дискомфорта от неконтролируемой близости, обычно выступает попытка управлять степенью близости, часто обрекающая отношения на гибель. Быть немножко близкими – все равно что быть немножко беременной; такого не бывает в реальном мире. Отношения становятся самоисполняемым пророчеством: человек знает, что отношения провалятся и поэтому действует так, чтобы гарантировать этот результат. И тут либо партнер в конечном счете отступит из-за неравенства отношений, или продукт нарциссической семьи пойдет на поводу своего чувства страха и отсутствия контроля, прекратив отношения сам (механизм компенсации «я достану тебя раньше, чем ты меня»).
Как упомянуто выше, учреждение поддельных механизмов контроля является одним из уроков, преподаваемых в нарциссических домах. Очевидно, что люди, которые были «другой половиной» этих отношений часто чувствуют, что их использовали, и это их ранит - они жертвы внезапной отповеди, причин которой не могут понять.
Оба конца спектра сразу
Странное присутствие вместе обоих (противоположных) концов спектра любой конкретной черты характера – обычная вещь среди взрослых, выросших в нарциссических домах. Одна из интересных вещей, которая случается в групповой терапии с людьми из нарциссических семей, – то, что люди обычно впервые признают, что сами они демонстрируют обе крайности той или иной черты, когда они слышат обсуждение тех черт другими членами группы.
Джин: «Я не доверяю никому. Я понимаю, что большая часть моей проблемы с мужчинами – это то, что я держу их на дистанции. В конечном счете, они просто говорят «да черт с ней» и переходят к кому-то более отзывчивому.»
Сара: (энергично кивает), «Точно-точно, это про меня»
Лиззи: «Думаю, я тоже иногда делаю так, но есть другие моменты, когда я просто обнажаю душу перед первым встречным. Вы знаете – встречаю парня на вечеринке, рассказываю ему историю моей жизни, и ложусь с ним в постель. Хлоп, бац!»
Сара: (энергично кивает), «вот-вот, и у меня то же самое!»
Полиэтиленовая стена
Понятие постройки психологических барьеров (или стен) в качестве защиты против близости и возможного чувства боли имеет множество документальных подтверждений и хорошо описано в литературе. (Возможно самую сжатую и полезную иллюстрацию этого понятия можно найти в книге Элианы Джил «Перерасти боль»)
Конечно, психологическим стенам присуща та же проблема, что и настоящим: они не пускают внутрь нежеланных, но они могут и заключить в ловушку того, кто спасается за стенами. Как выразился Фрост:
Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться,
Что ограждается и почему,
Кому мы причиняем неприятность.
Есть что-то, что не любит ограждений
И рушит их»
Но многие жертвы нарциссических семей действительно любят свои стены и не хотят их разрушать. Может показаться, что хорошо адаптировавшийся к обществу человек из нарциссической семьи разрушил свои стены, чтобы быть в меру эмоционально доступным. И для всех намерений и целей, он может таким и оставаться – большую часть времени. Но если ему почудится угроза, он отделяется, становится отстраненным, холодным и дистанцированным. Близкие могут внезапно почувствовать себя отрезанными. Они пугаются, боясь потерять своего любимого или родителя; они чувствуют себя виноватыми и ответственными за произошедшее.
Взрослые, которые ставят «полиэтиленовую стену» (представьте кого-то обернутого в пищевую полиэтиленовую пленку – она не очень плотная, но определенно защищает) – есть зачастую плоды скрыто-нарциссических семей: их можно видеть, их можно потрогать, они могут делать все правильные вещи, но во времена чрезвычайного напряжения у них отсутствует элемент эмоциональности
«Я делаю, следовательно, я существую» против признания сокровища
Компетентность в заданной области: я делаю, следовательно, я существую (парафраз слов Декарта «Я мыслю, следовательно, существую»)
Большим камнем преткновения для многих, кто вырос в нарциссической семье, является их подавляющая потребность в одобрении со стороны. Часто эти люди могут компенсировать эту потребность, занимаясь деятельностью, за которую они, вероятно, заслужат одобрение в той или иной форме. Например, журналисты увидят свои слова в печати, воспитателей детского сада будут обнимать и целовать за их работу, религиозные деятели будут иметь аудиторию паствы по воскресеньям утром, преподаватели университета будут купаться в лести боготворящих их студентов, а психотерапевты и терапевты увидят, что пациенты внимают их словам будто слову божьему и покорно выполняют их указания.
Эта способность получить одобрение благодаря компетентности в той или иной области является одним из способов, которым такие люди могут устроиться в обществе. Эти люди – часто добившиеся успеха «профессионалы», и редко кто способен разглядеть под этой личиной прискорбное состояние их самооценки. Их компетентность в своей области - благословение и проклятие одновременно. С одной стороны, адвокат, который является героем для своих клиентов, по роду своей деятельности насыщает многие из своих потребностей в уважении; с другой стороны, если он пытается раскрыть свою потребность в одобрении близким людям, к нему могут отнестись с недоверием или, хуже того, с негодованием и отвергнуть его. Очень часто, когда добившимся успеха выходцам из нарциссических семей случается попросить о помощи, они сталкиваются с отношением «На что же вам жаловаться?»
Далее, если компетентность в решении определенных задач – единственный известный человеку способ доказать себе и другим, что он имеет ценность, тогда он должен, по определению, иметь перед собой задачи. Таким образом, всегда должны быть еще курсы, которые нужно пройти, еще степени, которые нужно получить, еще работы, в которые нужно впрячься, еще спортивные команды малышей, которые нужно тренировать, еще разновидности печенья, которые нужно испечь, еще клиенты, с которыми нужно заключить контракты, еще более высокие нормы, которые нужно выполнить, еще души, которые нужно спасти и так далее, и так далее. Семена трудоголизма действительно сеются в нарциссических домах; слова «я делаю, следовательно, я существую» могут послужить девизом на гербе многих, кто вырос в таких домах.
как бы мы ни любили или ни ценили другого человека, мы редко способны поддержать абсолютно все его действия, слова или идеи. Это вдвойне сложно, поскольку человеку может быть трудно отличить критику (недостаток одобрения) своих действий от критики своей личности. Перефразируя «я делаю, следовательно, я существую», можно сказать «не одобряешь того, что я делаю – следовательно, не одобряешь меня самого».
Человеку, выросшему в нарциссической семье, может быть трудно стать хорошим работодателем, менеджером или администратором, поскольку он приравнивает коррекцию к отверганию, и ему может быть очень сложно проводить необходимые коррекции или укреплять дисциплину среди подчиненных. Такой человек склонен неправильно пользоваться служебными полномочиями.
Власть и ответственность
В четвертой главе мы ввели диалектическую пару «ответственность-контроль». Пара «власть-ответственность» также представляет проблему для людей из нарциссических семей. Поскольку эти люди склонны принимать ответственность за вещи, которые не контролируют, и отказываться от ответственности за вещи, которые в их власти, то они соответственно склонны пользоваться властными полномочиями, которых у них нет и отказываться от полномочий, принадлежащих им по праву.
Трудность принимать и разумно пользоваться властью может лежать очень глубоко. Поскольку в своих нарциссических семьях они хорошо усвоили, как быть отражающим и реактивным, такие люди склонны занимать позицию угодничества. Эта потребность быть принятым часто маскируется под сверхдемократичность: я не могу принять решение (высказать суждение, прервать обсуждение), так как должен быть справедлив ко всем.
Перевод: я боюсь, что кто-то отнесется ко мне неодобрительно. Эта нерешительность, маскирующаяся под «справедливость» есть злоупотребление властью, и это ощущается теми, кого это затрагивает, вызывает их негодование. Власть несет на своей спине ответственность; готовность использовать власть должным образом и честность встать за окончательными решениями, что и подразумевает власть – вот суть ответственности. Отказ действовать необходимым образом в любой из областей оскорбителен для тех, кто зависит от человека, наделенного властью.
Действительность текущего момента
Фокус, конечно, состоит в том, чтобы принять действительность текущего момента. Так же, как в принятии действительности прошлого (см. четвертую главу), эти пациенты нуждаются в помощи, чтобы принять действительность того, кто они теперь как взрослые. Так как старые ленты из прошлого продолжают проигрываться в их сознании, убеждая их не перехитрить себя или «не вырасти из своих штанишек» (говоря «Ты ведешь себя как эгоист» или «Да кто ты такой?»), этим пациентам действительно нужна проверка действительности по поводу того, кто они и кем себя считают, чтобы переориентироваться на принятие власти и ответственности, приличествующих взрослому.
По мнению врачей, которые обучались применению модели нарциссической семьи, особая сила этой модели состоит в ее способности позволить пациенту увидеть свой опыт жизни в семье происхождения в таком свете, который позволяет почувствовать себя менее «дефектно особенным» (или, как выразился один пациент, «неизлечимо уникальным») и как более подлинно ценным; это – положительный, обнадеживающий вид терапии. Эти практики ощутили больше силы в своих руках, получив базовую схему логических связей и техники, хорошо работающие с большим процентом пациентов.
Источник: Stephanie Donaldson-Pressman, Robert M.Pressman – The Narcissistic Family: Diagnosis & Treatment
Стефани Дональдсон-Прессман и Роберт М. Прессман «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Иллюстрация: Sam Moshaver
Нарциссическая семья (цитаты из книги С. Дональдсон-Прессман и Р. М. Прессмана), часть 3
Продолжаю делиться фрагментами из книги Стефани Дональдсон-Прессман и Роберта М. Прессмана «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Чувства и общение
У взрослых родом из нарциссических семей сама идея признания и обоснования собственных чувств часто отсутствует в опыте, полученном за годы жизни в родительской семье. В результате, умение выражать свои чувства подходящим образом становится исполинской задачей: как я могу словами сказать о том, в чем не могу признаться самому себе? Если вас не учили тому, что человек имеет право чувствовать, то вас конечно не обучили, как выражать чувства в прямой и утвердительной манере.
Обучение пациентов тому, как трезво оценивать свои способности, быть уверенным в себе и в нужной мере проявлять настойчивость – есть зачастую наибольшая трудность для врача, работающего с людьми, выросшими в нарциссических семьях.
Обучение пациента этому многоуровневому навыку – позволить себе испытывать чувства, признать их существование, определить их словесно, обосновать для себя их появление, подходящим образом выразить их и, наконец, понятным языком высказать свои ожидания – является чрезвычайно сложной задачей. Она касается самой сути состояния человека: если я не знаю сам, кто я такой, как я могу объяснить это тебе?
Уверенность в себе - большая проблема для людей, воспитанных в нарциссических семьях. Есть две части в уверенности в себе: это знать, что ты чувствуешь, и сметь и уметь выразить это в ясной, неагрессивной манере. …и знание своих чувств, и их выражение – трудные задачи для людей родом из дисфункциональных семей. В нашей практике вместо слов «уверенность в себе» мы предпочитаем использовать выражение «уважительное взрослое общение».
Для людей, выросших в нарциссических семьях, часто трудно приписать чувства себе, особенно если испытывать чувства в прошлом было болезненным, не производительным, или грозило наказанием.
Выражение чувств
«Я чувствую… Я хочу»
Как только люди в состоянии (1) признать, что они имеют чувства, и (2) обозначить словами свои чувства, они затем способны учиться выражать свои чувства соответствующим образом – часть «я чувствую». Когда они затем в состоянии принять (3) что они имеют право испытывать эти чувства и (4) что их чувства важны, им становится легче выразить словами свои ожидания другим людям – часть «я хочу». Они быстро узнают, что как только они в состоянии выразить «я чувствую», зачастую становится ненужным обстоятельно объяснять «я хочу». Чаще всего самое важное – быть способным услышать чувства.
Установление границ
Способность установить личные границы уже давно признана важнейшим компонентом здорового функционирования. Границы имеют отношение к определению эго и его отличию от других – старая концепция «твой, мой и наш». Что будет уместно полагать принадлежащим тебе, что – мне, и что – нам обоим поровну? Человек с хорошими границами эго может сделать суждения о своей уместной доступности для других (физически, эмоционально и мысленно). Он (она) может сказать «да» или «нет» всевозможным вещам с относительным комфортом по поводу уместности своих суждений.
Угождать людям
Люди, которые годами подвергаются такому исковерканному воспитанию, могут стать «человекоугодниками» (термин Анонимных Алкоголиков) в крайней степени. Поскольку им никогда не позволяли установить границы, пока они были детьми, они неспособны сделать это, став взрослыми. Они могут быть в состоянии установить разумные границы в некоторых областях своей жизни, обычно в тех областях, которые не входили в круг семейного обучения (типа ситуаций на рабочем месте). Эти же люди, как показано в случае ниже, могут быть полностью неспособными сделать это в другой области - обычно в семье и других межличностных отношениях, поскольку подобные ситуации проигрывались в их нарциссическом доме.
Все или ничего
Неспособность установить разумные границы часто приводит к синдрому «все или ничего». Большинство врачей видели пациентов, которые предпочитали просто развестись с супругом, чем сесть и обсудить, как можно что-то изменить в отношениях. Или подросток, который не будет подходить к телефону, потому что может звонить кто-то, кто ему не нравится, и будет просить о свидании, а он не знает, как сказать нет. Или мужчина, который предпочитает уволиться, чем попросить у босса повышения зарплаты. Если у этих людей не складывается прекрасных отношений с другим человеком, который бы интуитивно знал, как удовлетворить их потребности (часть «все»), тогда они предпочитают сократить свои потери и развестись, или уволиться, или отказаться от всякого общения, не имея отношений вообще (часть «ничего»).
Эти пациенты не являются ни невероятно глупыми, ни столь же невозможно упрямыми, какими часто кажутся их врачам, которым может приходиться нелегко с этими пациентами типа «да, но…» На самом деле, эти люди не могут признать законность их чувств и потребностей, не могут их обосновать сами для себя, они искренне не могут представить себе возможность присесть с супругом, другом, коллегой, или кем бы то ни было за стол и разумно обсудить, как им установить границы так, чтобы чувства и потребности могли быть удовлетворены.
Ответственность и контроль
Как упомянуто ранее, взрослые, воспитанные в нарциссических семьях имеют тенденцию брать ответственность за вещи, которыми они не управляют. Они не видят никакой логической несогласованности в этом, поскольку это так хорошо соответствует их мировоззрению. Им трудно справиться с понятием, что принятие ответственности за что-то, чем они не управляют, грозит потерей рассудка или, по меньшей мере, неудачей, самобичеванием и чувством собственного ничтожества.
Умение легко устанавливать границы естественно развивается в детях, родители которых уважали их чувства. Что это подразумевает? - детям разрешают участвовать в решениях, которые касаются их; их поощряют говорить о своих чувствах, разрешают выражать их соответствующим образом, не доводя дело до крика и слез, если принимается решение не такое, как им бы хотелось. Другими словами, дети учатся использовать формат «я чувствую… я хочу» (см. пятую главу).
Дети учатся не только настраиваться на собственные ощущения и чувства других людей, но и тому, что они могут жить в обстановке периодического неодобрения со стороны других. Это – важный урок. Большинству людей трудно умышленно вызвать неодобрение – в действительности имея в виду следующее: «Я бы хотел удовлетворить ваши потребности, но не могу. В этом случае наши интересы противоречат друг другу, и я должен соблюсти свой интерес. Я вынужден сказать нет». Пациентам важно понять, что хотя этот навык и трудно приобрести, но для нашего умственного здоровья и положительного образа самого себя жизненно важно, чтобы мы научились отстаивать свои интересы. Иначе кончится тем, что мы будем удовлетворять потребности других людей за счет наших собственных. Если мы будем способны сказать то, что мы имеем сказать, уважительным и взрослым способом, то люди смогут ясно услышать наше сообщение, не ощущая угрозы или неуважения к себе.
Если это трудная задача для достаточно здорового взрослого, то для мальчика или девочки это подвиг Геракла. Но задача становится неизмеримо легче, если ребенок дома изучает следующее:
1. Поправляющее высказывание, если оно сделано в корректной форме, не является уничтожающим, обидным и не повергает в стыд.
2. Потребности человека не всегда могут быть удовлетворены другими, но о них всегда можно сказать другим в ясной и соответствующей обстановке форме.
3. Для чувств не нужно искать оправдания, каждый всегда имеет право чувствовать то, что чувствует.
4. Человек не всегда имеет право действовать согласно чувствам: все действия имеют последствия, и о них нужно думать.
5. Компромисс означает в чем-то уступить и что-то получить.
6. Передумать – не обязательно плохо; взросление проявляется и в том, чтобы уметь реагировать, основываясь на новой информации.
7. Часто мы учимся именно на ошибках. В этом нет никакого стыда.
8. Быть способным признать ошибки, принести извинения если это нужно, и где возможно скомпенсировать ущерб, – так и растет человек. «Я сожалею; скажите мне, чем я могу поправить случившееся» – это утверждение силы, а не признание своей слабости или позора.
Если детям повезет вырасти в доме, где эти восемь правил применяются ежедневно, то они, вероятно, станут здоровыми взрослыми с надежной психикой и положительным самовосприятием. Они не будут испытывать дискомфорта по поводу своих чувств и им будет достаточно легко устанавливать разумные границы.
Для того чтобы помочь пациентам решать вопросы власти и управления, врач должен помочь им научиться устанавливать необходимые границы в их жизни – это представляет трудность для многих, выросших в Н. семьях. Такая задача может выглядеть угрожающей для пациента, а врачу приносить огорчения.
У пациента велики шансы застрять на этом этапе, потому что понятие установки границ бьет в самое сердце того, чему учили большинство из тех, кто вырос в нарциссической семье. И все же, не овладев способностью устанавливать границы и наводить порядок в своей жизни, пациенты не смогут продвинуться в своем восстановлении.
Принятие решений и умение долго ждать награды
Взрослые, кто был воспитан или в открыто- или скрыто-нарциссических семейных системах, научились не доверять. У них может существовать набор образцов поведения, которые они называют доверием или доверительным отношением – куда входит необдуманное самораскрытие, немедленное и полное доверие всему, что говорит им другой человек, без оглядки на опыт, или наивная вера в то, что другой человек может удовлетворить все их потребности или решить все их проблемы. Но когда такие отношения разваливаются (а неизменно так и происходит), они возвращаются к их мировоззрению: «я не могу доверять никому, потому что всякий раз, когда я доверяю, я обжигаюсь».
Подлинное доверие – это то, чему учатся в детстве. Нарциссическая семья, конечно, не лучшее место, чтобы учиться доверять, поскольку детям не дают возможности узнать о своих чувствах и потребностях сколько-нибудь последовательно, и они не могут научиться доверять себе – своей адекватности, восприятию, характеру, уникальности, способностям или ценности. Без корневого доверия (доверия себе), принятие решений становится трудным, поскольку это подразумевает способность планировать на долгий срок с получением награды/результата в отдаленном будущем. Работать для достижения цели, не имея немедленной отдачи означает, что человек верит в результат своих усилий: верит себе, что добьется намеченного и доверяет другим в том, что они «не изменят правила» и не представят непреодолимых препятствий.
В нарциссической семье события происходят более или менее по прихоти родителя (ей). Обещания дают, но могут их не сдерживать. В результате ребенку трудно как-либо предугадать, будет ли то или иное обещание сдержано, потому что он или она не понимает, что основанием для родительского принятия решения служат потребности родителя (ей).
Достижение быстрого результата
Дисфункциональные семьи производят людей, которые нуждаются в немедленном вознаграждении – им нужен быстрый успех. Эти люди не имеют никакой веры в то, что в конечном счете способны добиться своего, и потому они ищут способы немедленно почувствовать себя лучше; пища, алкоголь, трата денег и секс являются их обычными путями самовознаграждения. Все эти способы «кайфануть по-быстрому» могут вызывать чувство гадливости по отношению к себе, депрессию, что требует еще больше актов подобного самовознаграждения, а это ведет к еще большей депрессии. Как один пациент выразился, «я должен был выпить, чтобы решить проблему, вызванную тем, что я пью». В эпоху телерешений длиною в тридцать секунд, нереалистичных изображений тела, немотивированного насилия в реальной жизни (даже в начальных школах), отсутствия действенного контроля над оружием, в эпоху, когда в СМИ и индустрии развлечений секс и насилие занимают первое место, в эпоху атомных аварий, закрепленной законом дискриминации, неконтролируемой полиции, упадка организованной религии и семейных ценностей, к вариантам получить получить удовольствие немедленно не только подталкивают – это выглядит весьма оправданным. Это особенно верно в отношении взрослых из нарциссических домов; всем, кто проходил у нас лечение, было трудно дождаться результата или награды в будущем, и у всех была по крайней мере одна проблема из «большой тройки»: алкоголь и наркотики, еда и чрезмерная трата денег. В конце концов, в хаотической и пугающей вселенной, каждый рассчитывает на то, чем можно наиболее легко управлять.
Даже в начале 1900-ых Юнг писал о своей обеспокоенности тем направлением, которое избрало общество: прочь от духовной основы навстречу к саморазлагающему поведению.
Во все эпохи до нас люди верили в богов в той или иной форме. Только беспрецедентное обнищание символики могло позволить нам открыть вновь богов как психические факторы, то есть, как образцы бессознательного.
Связывая теории Юнга с увеличивающимся присутствием оральных пристрастий (расстройства пищевого поведения, злоупотребление алкоголем, курением) дает тем из нас, кто работает в области умственного здоровья, много пищи для ума (простите за невольный каламбур). Мы хотим расширить этот тезис, включив в него нарциссическую семью. В пределах такой семейной структуры для ребенка невозможно иметь веру в постоянство и предсказуемость действий его родителей, поскольку он не ведает об их побуждениях. В результате, он помещается в уникальную ситуацию, которая развивает в нем веру только в то, что он может контролировать внешне – а это еда, наркотики, расходы и секс.
Существенное число взрослых, которых мы лечим от расстройств, вызванных нарциссической семьей, имеют симптомы булимии в той или иной степени. Для них более обычно не объедаться, а потом промывать кишечник, а объедаться, а потом голодать. Им нужно «поправить себя по-быстрому», поэтому они объедаются. Затем они чувствуют вину, им становится стыдно – они начинают голодать. Моря себя голодом, они начинают чувствовать себя обделенными, ощущают депрессию - и снова начинают есть, чтобы почувствовать себя лучше. Поскольку для них мотивом являются внешние влияния, а чувство самоценности у них низко, они смотрят на фотографии моделей или на телеведущих, чувствуют себя непривлекательными и снова резко ограничивают себя в еде. Обычно они неохотно признаются в этом перед врачом. Они понимают, что это не опасно, поскольку они не доводят себя до рвоты. Мы полагаем, они также боятся, что врач заставит их отказаться от такого образа жизни, а они не знают, как жить иначе. Для врачей, которые работают с этими людьми, важно в ходе лечения вернуться к этим образцам поведения из «большой тройки», потому что только тогда, когда уже установились прочные взаимоотношения врача с пациентом, эти пациенты могут преодолеть свой стыд и признаться в этих дисфункциональных привычках.
Искажение Действительности
Из-за нехватки закладываемой с детства способности доверять, многие пациенты из нарциссических семей не имеют веры ни в долговременные цели, ни в свою способность достичь этих целей. Проблема возникает из-за низкого чувства собственного достоинства.
Они часто имеют серьезно искаженное представление о действительности, которое говорит им, что все что существует, не представляет особой сложности. Они склонны видеть других как более привлекательных, более способных, лучше во всем, чем они сами. Для них непредставимо, чтобы кто-то кроме них мог чувствовать себя неуверенным, или непопулярным, или толстым, или в любом ином смысле хуже (меньше), чем они сами себя чувствуют. По иронии судьбы, взрослые, воспитанные в нарциссических семьях, ни в чем так не эгоцентричны, как в озабоченности собственной неполноценностью! Они уверены, что они являются особенно, уникально дефектными: другие люди могут иногда делать ошибки, но только их собственные ошибки непростительны.
Поэтому проверка действительности – это существенная часть работы с такими пациентами. Удивительно бывает узнавать об ошибочных предположениях, которые они строят, с которыми затем сопоставляют себя и приходят к выводу о своей неполноценности.
Нереалистичные ожидания
Искаженное мировоззрение часто ведет взрослых из нарциссических семей к тому, чтобы иметь нереалистичные ожидания по поводу себя и других. Когда они сочетают это с неверием получить награду в отдаленной перспективе и с неспособностью устанавливать реалистичные границы, эти люди часто говорят о себе, что легко пасуют перед трудностями, вечно канителятся или ленятся. Их и без того низкое чувство собственного достоинства еще более снижается, потому что они якобы не могут довести начатое дело до конца.
Вот некоторые варианты самооценки, которые мы слышали от пациентов:
. У меня все по олимпийскому принципу «главное не победа, а участие» – за все берусь, но не могу закончить ничего!
. Я – королева незаконченных проектов.
. Думаю, что я просто трус. Когда вещи принимают крутой оборот, я сразу в кусты.
. Я начинаю новое дело с таким энтузиазмом! Но потом, не знаю почему, интерес улетучивается.
. У меня так: я собираю всю свою смелость и делаю первый шаг. Но потом, чуть малейшая трудность, или если все как один не подбадривают меня, я теряю запал. Я пугаюсь. Мне уже нужно начать что-то другое.
. Я всю жизнь на вторых ролях.
. Возможно, я генетический урод. У меня нету гена упорства.
. Я ненавижу себя за то, что я такая ленивая! Все остальные, вроде бы могут сделать все эти дела. А я пытаюсь, но не могу. Думаю, я лентяйка. (Так часто звала ее мать.)
Старый ненадежный Я
Бывает интересно, выслушав от пациента или пациентки знакомую историю о том, какой он тряпка и слабак или безвольная трусиха, спросить их, а могут ли они просто изменить свое мнение.
В действительности, эти люди воспитывались не так, чтобы знать себя. Они воспитывались так, чтобы знать других, быть в состоянии предсказать то, что другие ожидают из них, и удовлетворять (или не суметь удовлетворить) эти явные или неявные потребности. Поэтому они пробуют много вещей, которые им плохо подходят. В тот период жизни (детство и юность), когда другие дети пробовали на себе разные варианты поведения, делали то и это, набивали шишки, и тем учились, что работает в этом мире, а что не работает, эти дети пеклись об эмоциональных потребностях их родителей. Но хоть они и не могли экспериментировать и пробовать новые вещи тогда, они могут делать это теперь.
Нереалистичные ожидания, характерные для многих взрослых детей из нарциссических семей, заставляют их брать на себя завышенные обязательства, требующие затрат времени и энергии. Как думала одна из наших пациенток, если все остальные могут делать эти вещи – работать полный рабочий день, воспитать двух детей, содержать дом, вести кассу родительского комитета, вести младшую группу бойскаутов, преподавать в воскресной школе, избираться в городской совет, делать всю выпечку самой и защитить кандидатскую, то она должна быть в состоянии сделать то же самое. Когда стало невозможно выполнить все эти задачи, она почувствовала себя неполноценной. Действительность, тем не менее, состояла в том, что ожидания были нереалистичны, а не в том, что она была неполноценной.
Часть ответственного принятия решения – способность изменить решение, основываясь на новой информации. Не может быть никакого прогресса в любой области усилий, если это не так. Отсюда следует логически, что люди должны признать, что для любой конкретной ситуации существует ряд доступных для рассмотрения вариантов.
Варианты и последствия принятия решений
Мы уже отмечали, что взрослые, выросшие в нарциссических семьях, часто живут по принципу «все или ничего» (см. шестую главу). Вещи рассматриваются в их крайностях: черное и белое, хорошее и плохое, с морализаторской позиции, предполагающей, что существует правильный (и неправильный) ответ или решение практически для любой ситуации. Они, образно говоря, ищут некую космическую шкалу, по которой можно оценить все чувства, мысли и действия в баллах от одного (наименее приемлемое, плохое) до десяти (самое приемлемое, хорошее). Они – люди, ежедневно и многократно употребляющие слова «должен, должна, должны, должно». Для людей с этой ориентацией сделать ошибку и затем отмахнуться от нее или извлечь из нее урок – такое поведение совершенно чужеродно. В их понимании ошибка – это что-то неправильное или плохое, с сильным подтекстом безнравственности или даже греховности. Если кто-то делает ошибку, этот человек сам – ошибка, и совершенная им ошибка лишний раз подтверждает его ничтожество и корневую ущербность. Чувства не имеют никакого значения. Имеет значение только одно – поступить правильно, угадать правильно, что нужно другому человеку, и заслужить его одобрение.
Для этих пациентов идея того, что есть целое меню вариантов выбора, – чужда, если не сказать странна. Они считают, что варианты – это не возможности добиться успеха, они просто умножают шансы сделать ошибку. Ведь в конце концов, полагают они, на свете может существовать только один правильный ответ на отдельно взятый вопрос. (С таким отношением, люди, воспитанные в нарциссических семьях, наверное, получают плохие оценки по философии в вузе.)
И для такой моралистической, черно-белой интеллектуальной конструкции это огромный прыжок – признать, что фактически в каждой ситуации есть варианты, которые надо рассматривать; что каждый вариант несет автоматические последствия; и что основанием для разумного принятия решения будет соотнесение эффективности каждого варианта с последствиями, которые он несет для тебя – а вовсе не то, сколь правильным или неправильным это решение является по меркам некоего внешнего стандарта. Всякий раз, когда пациент использует слово «должен», он рассматривает решение с позиции соответствия внешнему стандарту, а не его внутренним потребностям. В нашей практике мы говорим пациентам, что слово «должен» в действительности означает «я не хочу этого делать, но меня заставляют». В нарциссических семьях детей хорошо выучивают принимать решения по модели «должен», поскольку все решения основываются на удовлетворении нужд других людей, а не своих нужд.
Как мы сказали, понятие, что жизнь это ряд вариантов, каждый из которых несет свои последствия, – это понятие не входит в область познания человека, рожденного в нарциссической семье.
Пациенты охотно соглашаются с тем тезисом, что способность принимать решения, строить долгосрочные планы, уметь рассчитывать на вознаграждение в будущем, доводить начатое дело до конца – как бы вы ни назвали это – является приобретаемым навыком. Мы строим наши рассуждения так, чтобы не осудить, не возложить на кого-либо вину. Не обязательно родители были плохими, они просто не смогли научить важным навыкам в этой области; мы говорим не о моральной неудаче, а о недостатке обучения.
Общаясь с пациентами, мы подчеркиваем, что в принятии решений всегда присутствуют риски. Человек может сделать ошибку. Фактически, мы гораздо больше учимся на наших ошибках, чем на наших успехах, таким образом, ошибки в действительности являются замаскированными сеансами обучения. …Когда пациентам удается показать связи между тем, что они испытали в детстве и тем, что они делают и чувствуют сейчас, они способны почувствовать себя менее дефектными. Они могут допустить возможность изменения.
(продолжение – часть 4)
Источник: Stephanie Donaldson-Pressman, Robert M.Pressman – The Narcissistic Family: Diagnosis & Treatment
Стефани Дональдсон-Прессман и Роберт М. Прессман «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Иллюстрация: Sam Moshaver
Нарциссическая семья (цитаты из книги С. Дональдсон-Прессман и Р. М. Прессмана), часть 2
Продолжаю делиться фрагментами из книги Стефани Дональдсон-Прессман и Роберта М. Прессмана «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Этот текст – о людях, воспитанных в нарциссической семейной системе. Он не о людях, страдающих нарциссическим расстройством личности. Когда обыватель употребляет термин «нарциссический» (по-русски обычно говорят «самовлюбленный» – прим. перев.) в порицательном смысле: «Что за самовлюбленная дурочка! Мы не относим людей в нарциссической семейной системе к категории «патологических нарциссистов»; тем не менее, определение самой системы имеет параллели с психоаналитической структурой, которая определяет нарциссизм, или самовлюбленность.
Хейвлок Эллис был первым исследователем психологии, кто включил миф о Нарциссе в категорию психологической литературы. В изданной в конце девятнадцатого столетия монографии «Аутоэротизм: Психологическое Исследование» (1898) он описал утрату направленных вовне проявлений сексуальности и возникновение нарциссоподобной тенденции к аутоэротизму, часто принимающей форму мечтаний. Он связывал склонность индивида к сексуальному самоудовлетворению с деспотическим и извращенным характером. В тот же период времени Пол Нэйк описал позицию того, кто рассматривает свое тело как сексуальный объект, поглаживая и лаская себя в качестве основного выхода своих сексуальных побуждений; им был введен термин «нарцизм» (нарциссизм), чтобы описать эту деятельность как сексуальное извращение.
Фрейд впервые использовал термин «нарциссический» в 1910 году в сноске к ранее написанным «Трем очеркам по теории сексуальности». Хотя Рэнк был первым (1911), кто издал психоаналитическую монографию по этому вопросу, именно Фрейд в 1914 году в очерке «К введению в нарциссизм» утвердил это понятие и терминологию того, что стало одним из важных центров его теории, связанной с развитием.
Он также отодвигал исследование самовлюбленности от сексуального извращения, указывая, что «проявления либидо, заслуживающие название нарцизма, можно наблюдать в гораздо более широком объеме, и им должно быть уделено определенное место в нормальном сексуальном развитии человека”
И Фрейд, и Малер рассматривали нарциссизм как решение конфликта, подводящее младенца от «первичного» (здорового) нарциссизма, где он знает (любит) только себя, к успешному переносу любви на подходящий объект (обычно мать).
Если этот естественный переход не происходит, либо если травма вынуждает ребенка, успешно осуществившего переход от самовлюбленности, вновь вернуться к первичному нарциссизму, то в этом случае развивается патология, которую мы называем нарциссизмом или нарциссическим расстройством личности.
ЛЕЧЕНИЕ ВЗРОСЛЫХ, ВОСПИТАННЫХ В НАРЦИССИЧЕСКИХ СЕМЬЯХ
Принятие - ключ к восстановлению
Есть множество понятий, которыми в течение курса восстановления придется овладеть тому, кто вырос в нарциссической семье. В пределах этой модели, однако, нет ни одного более важного понятия, чем принятие.
Принятие не подразумевает раскаяние, или самозаверение, что все хорошо сейчас или было хорошо тогда, или что человеку обязательно нужно препоручить все «высшей силе». В этой модели это означает признание и принятие действительности: того, как действительно обстояли дела в нашей родной семье происхождения, влияние того опыта на наше развитие и того, что будучи детьми, мы не отвечали за то, что происходило с нами, но став ныне взрослыми, мы сами в ответе за свое выздоровление и восстановление. Как указывалось ранее, хотя опыт жизни в родительской семье и сформовал нашу личность, теперь уже нет никакой необходимости, чтобы он и дальше определял наше состояние.
Большинство пациентов очень обеспокоены тем, что им придется «обвинить» своих родителей в недостатках воспитания. Они боятся, потому что они не хотят признать свой гнев на родителей, и также потому, что возложение вины на родителей кажется им слишком легкой отговоркой; они опасаются, что это, в конечном счете, ударит по ним, и оставит их с ощущением еще большей неполноценности, чем сейчас. И наоборот, эти люди более чем готовы винить себя за все – за не сложившиеся отношения, за недостаток успеха в работе, за нерешительность, за нехватку координации у их ребенка, за то, что пирог не поднялся, и так далее. Идея того, что вина, в любой ее форме, может не иметь на деле реального значения, этим людям зачастую представляется странной. («Если я сниму ее [вину] с себя, разве я не должен возложить ее на кого-то другого?» спросил однажды пациент.).
Расплавленное золото
То, что вину действительно нет необходимости вовлекать в процесс принятия, часто бывает полезно пояснить на примере. Мы часто используем пример с расплавленным золотом: его можно залить в форму для браслета или для ночного горшка. Золото не выбирает; это не «ошибка» золота, если из него отлит ночной горшок вместо браслета.
Также и с детьми в нарциссических семьях. Независимо от намерения, будь оно праведно или неправедно, дети формуются определенными способами. Чтобы понимать и любить себя, важно, что бы человек мог видеть действительность того, как он формировался. Пока человек маленький, он – расплавленное золото. Возможности стать добрым и прекрасным имеются; они могут быть расширены воспитанием, или могут быть уменьшены.
В жизни ночной горшок можно снова расплавить, и из этого расплавленного золота затем изготовить браслет, как прекрасное произведение искусства.
Также и с терапией: взрослый, который имеет контроль, которого у него не было в детстве, волен увидеть действительность прошлого, отпустить самообвинение, и принять на себя ответственность за переделку настоящего. Принятие не возлагает вину и не требует осуществить акт прощения – это просто признание действительности и вручение возможностей и ответственности за свое восстановление самому человеку.
ПЯТЬ СТАДИЙ ВОССТАНОВЛЕНИЯ
Работая с моделью нарциссической семьи, мы обнаружили, что существует пять стадий, через которые пациент движется в процессе восстановления. Хотя они сменяют друг друга в логической последовательности, пациенты будут перемещаться взад-вперед между этих стадий, переходя в следующую и возвращаясь в предыдущую. Все же, умение определить, обозначить термином и объяснить эти стадии чрезвычайно полезно для врача. Ниже мы перечисляем эти пять стадий, перемежая их описанием проблем, рекомендованными решениями и примерами из жизни пациентов.
Стадия первая: пересмотр прошлого
На первой стадии пациент становится способен снять шоры с глаз и взглянуть на действительность своего детства. Для этого необходимо расстаться с фантазиями, которые семья провозглашала все эти годы. Это означает признать, что дела обстояли неидеально, что ребенок никогда не имел контроля над обстановкой, что вещи никогда не были так хороши, как притворялись по этому поводу в семье. Далее, это означает, что человек никогда не сможет воссоздать эту «идеальную» семью, где прошло его детство – потому что ее, фактически, никогда не существовало.
Проблема сопротивления. На этом этапе большинство пациентов отказывается «разобрать по косточкам» свой опыт жизни в родительской семье и сложить фактическую картину того, что происходило, потому что это вынуждает обвинить родителей, а самим (пациентам) «позволяет слишком легко отделаться». Процесс пересмотра прошлого требует неослабной терапевтической концентрации на фактах прошлого, повлиявших на пациента; независимо от того, насколько любящими были родители – поскольку теперь человек может оглянуться назад и понять, что у его родителей у самих было ужасное детство, жуткие финансовые проблемы, что мать действительно страдала психическим заболеванием – реальность для пациента, выросшего в нарциссической семье, состояла в том, что родитель (родители) были не в состоянии удовлетворить его эмоциональные потребности.
Понятие ответственности без вины очень трудно ухватить многим пациентам. Это – одно из мест в терапевтическом процессе, где пациенты могут «застрять».
Деление на отсеки. Понятие деления на отсеки важно для пациентов, чтобы они могли начать различать между тем, чем владеют сами (и за что могут, соответственно, принять ответственность), и тем, чем владеет кто-то другой. Одна из самых больших проблем для взрослых, воспитанных в нарциссических семьях, – это то, что они имеют тенденцию брать ответственность за события, которые слабо контролирують или вообще не владеют контролем над ними (типа тех, что случались, пока они были детьми и, по существу, не имели никакой власти). При этом они отказываются принять ответственность за то, что происходит с ними сегодня (когда они уже взрослые и имеют немало власти над решениями, которые принимают и действиями, которые выполняют).
Проблема обобщения. Взрослые из нарциссических семей склонны обобщать проблемы ответственности и вины так, чтобы они завершались позицией – «все или ничего». В зависимости от дня недели, фазы луны, или отношения метрдотеля, они решают, что они ответственны за все («О нет! Идет дождь! Это я накаркал!») или ничего («Короче, я сказал ему, что если его не устраивает, что я прихожу на работу на три часа позже и в джинсах, то пусть засунет себе эту работу в… место, где всегда темно!»)
Склонность обобщать также проявляется как обыкновение смешивать несвязанные обстоятельства, как будто это отношения причины-и-следствия. Следующий фрагмент иллюстрирует этот пункт:
Мэри: я ничтожество. Три чека остались неоплаченными, Джонни провалил контрольную по правописанию, и водонагреватель сломался.
Врач: погодите, я здесь что-то не улавливаю. Я не соглашусь, что вы ничтожество, хотя я, конечно же, могу понять, что вы могли себя так почувствовать, когда три чека вернулись без оплаты, потому что не хватило денег на счету. Но я не вижу связи с контрольной работой Джонни и водонагревателем.
Мэри: Да я просто ни на что не гожусь! Если бы я была как нормальный человек, этого всего бы не произошло!
Врач: Вы говорите, что ваш сын не провалил бы контрольную, и ваш водонагреватель не сломался бы, если Вы были «как нормальный человек»?
Мэри: Именно!
Чтобы реалистично оценивать проблемы ответственности и контроля, выросшие в дисфункциональных семьях должны быть способны разложить свои эмоции о различных событиях по разным отсекам, различать виды чувств, серьезность и срочность ситуаций, глубину ответственности и степени власти/контроля.
Перестать отрицать. Первую стадию принятия можно вполне назвать «Перестать отрицать». Эта стадия не подразумевает ни вины, ни обвинения; это просто принятие действительности. Это может быть впервые, когда пациенту предлагается взглянуть на ту реальность, где он рос и воспитывался. Это всегда больно. Конечно, по мере продолжения лечения пациент может придти к обвинению кого-то и испытать огромный гнев. Но если с самого начала подтолкнуть пациента к обвинению, то некоторые пациенты могут не справиться с такой нагрузкой на психику и бросить лечение.
Стадия вторая: Оплакивание потери фантазий.
Эта стадия является одновременно и самой болезненной, и самой освобождающей для пациентов. С одной стороны, признание, что «идеальную» семью никогда не воссоздать (потому что ее никогда и не существовало, во-первых) – это причина для грусти. Кажется, это отнимает у большинства пациентов последние остатки надежды на «настоящую семью». С другой стороны, пациенты начинают видеть, что, теперь, когда они перестали тратить эмоциональные силы на попытки снова создать ситуацию, которой никогда не было, и заслужить одобрение, которого никогда не получат, то у них появилось много энергии, которую можно вложить в ситуации, подающие больше надежд – в попытку наладить собственную жизнь, и притом с людьми, которые искренне желают отвечать на их потребности и запросы.
Взрослые, воспитанные в нарциссических домах, цепляются за фантазию, что они могут так или иначе манипулировать или управлять их родительской системой, чтобы получить необходимое им признание и одобрение (то есть, чтобы удовлетворить свои потребности.) Они имели эту фантазию, будучи детьми, и сохраняют ее, став взрослыми. Действительность, тем не менее, состоит в том, что они имели немного контроля над их родительской системой, когда были детьми, и столь же мало способны управлять ею сейчас.
В этих людях часто можно увидеть феномен «неиссякающего ручья надежды»: беспрестанное возвращение к ситуациям из родительской семьи, всякий раз будучи уверенным, что «на этот раз все получится»; (на этот день Благодарения, все мы поладим друг с другом; на это Рождество, каждый получит то, что хочет, мама не будет напиваться, пойдет снег – я могу сделать так). Они полагают, что они могут восстановить прекрасную семью, которой никогда не имели. Но они не могли «заставить это случиться» тогда, не могут и сейчас.
Как только пациент в состоянии оплакать потерю того, что могло бы быть (но чего в действительности, конечно, не могло быть никогда), он может двигаться дальше. Он не мог и не может изменить свою родительскую семью, но у него действительно есть достаточно власти и контроля, чтобы изменить себя и улучшить качество жизни. Кроме того, он может открыть для себя возможность развития отношений с родительской семьей на основе фактического положения дел, как только прекратит попытки манипулировать, управлять и добиваться одобрения. Другими словами, он может решить расплавить ночной горшок.
Стадия третья: Признание
Третья стадия принятия предполагает признание тех эффектов воспитания в нарциссической семье, которые прослеживаются в жизни человека теперь. Это означает суметь посмотреть на определенные черты индивидуальности и сказать, «Ага! Я теперь вижу, откуда это идет». Например, пациент мог бы сказать, «я не умею вести себя уверенно, я никогда не могу сказать людям, что у меня на душе. Теперь я понимаю, что я не могу это сказать людям, потому что сам не знаю, что у меня на душе. Я не знаю, что у меня на душе, потому что, когда я был ребенком, никто никогда не спрашивал меня, что я чувствую, что я думаю. Фактически, чтобы сносно жить в моей родительской семье, мне приходилось прятать свои чувства. Они были не только не важны, но и потенциально опасны. Мне не разрешалось иметь чувства». Эта стадия – признание существующих черт, поскольку они отражают прошлый опыт. Важное терапевтическое замечание состоит в том, что пациенту нужно сказать, что хотя развитые в детстве черты могут быть дисфункциональны теперь (во взрослой жизни), но в то время они были нужны.
Те черты и навыки позволяли ребенку продолжать функционировать в пределах его нарциссической семьи; они должны быть оценены врачом как полезные механизмы, служащие для того, чтобы справляться с трудными ситуациями. Теперь, конечно, ситуация изменилась (он – взрослый; он имеет власть и контроль), и механизмы, при помощи которых он справлялся с ситуацией, возможно, тоже должны измениться. В формировании положительного образа себя жизненно важно поощрить пациента к уважению ребенка, которым он был, и к способности того ребенка выжить. В конце концов, он теперь в сущности, более крупная и более старшая версия того ребенка: он был достоин уважения тогда, и заслуживает его сейчас.
Большинство детей из нарциссических семей не выносят критики, открытой или подразумеваемой. Если отвергается что-нибудь, что они делают, думают, говорят или чувствуют, они воспринимают это как то, что отвергают их самих. … Многие из этих людей становятся человекоугодниками в попытке предотвратить негативные реакции от окружения до того, как они возникнут. Для них каждый вокруг становится зеркалом их собственной ценности, напрямую определяет их самооценку («если никто вокруг не раздражается по моему поводу, то значит я нормальный», «если кто-нибудь, начиная от начальника до соседского ребенка, раздражается на меня, критикует меня, или считает меня смешным, то я плохой, тупой, ничего не стоящий» и так далее). Они думают, что они таковы, как окружающие реагируют на них.
Возвращение к колодцу. На стадии признания люди, выросшие в дисфункциональных семьях, также испытывают явление, которое мы называем «возвращение к колодцу». Это просто означает, что они решают применить прозрения и силы, которые они получили от лечения, чтобы вновь входить в старые дисфункционалные ситуации в попытке их выправить. Они полагают, что они теперь готовы вернуться в те ситуации (в нарциссическую родительскую семью, к алкоголическому супругу, или в отношения неуважения и насилия) и произвести другой результат. Теперь, когда они имеют все эти знания, они думают, что они достаточно сильны, чтобы возвратиться и заставить все пойти по лучшему пути – потому что на сей раз их уже не засосет.
Стадия четвертая: Оценка
На этом этапе пациент оценивает свою текущую ситуацию:
Теперь он способен посмотреть на черты личности, которыми ныне «обладает» и решить, какие из них стоит сохранить, а какие больше не выполняют полезной функции, и их нужно изменить.
На этой стадии пациенты часто возвращаются к самообвинению; они начинают говорить, «мои родители на самом деле были не такие уж плохие» и «я чувствую себя скотиной за то, что прихожу сюда и каждую неделю поливаю грязью свою семью, потому что вы слышите историю только так, как вижу ее я». На это мы обычно отвечаем что-то вроде «Это не судебная палата; мы здесь не за тем, чтобы решить, что является Правдой, мы здесь для того, чтобы поговорить о ваших чувствах и восприятии. Если ваши родители захотят поговорить о своих чувствах и восприятии, они также могут найти себе доктора».
Поскольку на данном этапе пациенты склонны вновь «застревать» всеми способами на том, как они «испоганили» свою жизнь, сколько неверных выборов сделали, на всем, чего не осмелились сказать (и наоборот, о чем не смогли промолчать), на всех людях, которым они позволяли вытирать о себя ноги и так далее, психотерапевту очень важно постоянно ободрять пациента. Одним из способов ободрить, чтобы это не походило на явный комплимент (как выразился один пациент, «сделать мне клизму из солнечного света») будет отразить следующую мысль:
пациент работал с ограниченной информацией в то время, и он принимал его решения, основанные на той ограниченной информации; механизмы адаптации пациента, возможно, не работают для него теперь, но они поддерживали его в более-менее адекватном состоянии, а может даже помогли сохранить жизнь, пока он был ребенком. Это было хорошо, что он развивал их, а не плохо; однако став взрослым, он может пожелать развить у себя новые механизмы.
В это время пациент строит проект того произведения искусства, которое он изготовит из имеющегося в его распоряжении золота.
Стадия пятая: Ответственность за изменение
Пятая стадия принятия должна воздействовать на изменение тех черт индивидуальности, которые, возможно, были функциональны в детстве и, возможно, действительно облегчали выживание, но теперь, во взрослой жизни, стали дисфункциональными и определенно мешают человеку. На данном этапе помощь врача особенно ценна для пациента. Врач может предложить здоровые варианты и возможности пациенту, которые не входили в круг жизненных обстоятельств последнего.
Проблема конфронтации в нарциссической семье, где практиковалось насилие
Желание открыто противостать обидчику/насильнику, особенно в случаях сексуального принуждения и физической агрессии, побоев, часто бывает чрезвычайно сильным на ранних этапах лечения. Работая с жертвами сексуального насилия в семьях, мы обнаружили, что очень скоро после того, как воспоминания начинают всплывать в памяти пациента, у него возникает импульс (особенно если он мужского пола) немедленно побежать и призвать обидчика к ответу, чтобы «заставить его заплатить за то, что он сделал мне».
Конфронтация на этих ранних стадиях не работает. Пациент делает это по неправильным причинам и в процессе ранит себя душевно.
«Правильный мотив» имеет отношение к ожиданиям пациента – к тому, что он ожидает получить в результате конфронтации. Если он хочет мести, добиться извинения, причинить физический ущерб, заставить преступника признать, что тот когда-то сделал «и увидеть как он корчится», либо «проветрить отношения, чтобы начать с чистого листа» – такая инициатива потерпит неудачу. Фактически, если пациент хочет от обидчика вообще чего бы то ни было, такая встреча лицом к лицу не принесет ничего, кроме неудачи.
Правильная причина для конфронтации состоит в том, чтобы позволить потерпевшему сказать обидчику о том, что случилось, и что потерпевший чувствует по поводу этого; как то, что обидчик сделал с ним, повиляло на его жизнь, на его отношение к себе и к миру; сколько боли обидчик причинил ему; и что он теперь чувствует в его адрес. Это чисто эгоистический акт. Он делается не для того, чтобы изменить обидчика или заставить его признать то, что он сделал. Встреча устраивается не для обидчика, - для потерпевшего. Наконец у потерпевшего появилась возможность сказать вслух о пережитом в детстве, обосновать этот опыт и поговорить о своих чувствах. Реакция обидчика не имеет значения. Когда пациент может написать письмо, или устроить встречу, не ожидая ничего от обидчика, конфронтация даст нужный результат. Пациент достигнет своей цели.
Прощение
Прощение, как другая сторона медали, также не является непременным условием данной модели. Если мы сталкиваемся с вопросом прощения обидчика(ов), то мы предпочитаем считать, что это вопрос больше духовный, чем психологический. Наш опыт говорит о том, что налагаемое пациентом самим на себя обязательство простить обидчика часто препятствует подлинному выздоровлению, поскольку блокирует выражение гнева (а выражение гнева необходимо пациенту) и отнимает почву для обоснования самому себе своих чувств. В пределах этой модели, прощение не более необходимо, чем обвинение. У пациента просят об отражении действительности, а не о формировании суждения о ней.
Принятие фактов воспитания в нарцисстической семье есть более чем наполовину выигранная битва за выздоровление. Повторим, особенно полезный аспект этой модели заключен в том, что, как мы подчеркивали ранее, она не подразумевает обвинения или суждения, конфронтации или прощения. Она подразумевает признание того, как мы научились тому, чему научились, и как нам переучиться, чтобы жизнь приносила больше удовлетворения. Это снимает с пациента ответственность за приобретение дисфункции пока он был ребенком, но возлагает на него ответственность за выздоровление, поскольку сейчас он взрослый. Человек (мужчина или женщина) сформирован прошлым опытом, но нет никакой необходимости оставаться таким дальше.
Источник: Stephanie Donaldson-Pressman, Robert M.Pressman – The Narcissistic Family: Diagnosis & Treatment
Стефани Дональдсон-Прессман и Роберт М. Прессман «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
Иллюстрация: Sam Moshaver
(продолжение – часть 3)
Нарциссическая семья (цитаты из книги С. Дональдсон-Прессман и Р. М. Прессмана), часть 1
На днях мне встретилась книга Стефани Дональдсон-Прессман и Роберта М. Прессмана «Нарциссическая семья: диагностика и лечение». Поделюсь выдержками из нее, может кому-то покажется интересной и полезной в работе, или своей личной жизни и терапии
«…Среди детей, выросших в дисфункциональных семьях (но где отсутствовал алкоголизм и жестокое обращение), мы нашли комплекс личностных черт, ранее ассоциируемых с моделью ВДА (взрослые дети алкоголиков). Они включали хронические депрессии, нерешительность и нехватку уверенности в себе.
Для этого контингента также характерны следующие поведенческие черты: хроническая потребность угождать; неспособность определить чувства, желания и потребности; потребность в постоянном обосновании чего-то для себя. Эта группа пациентов чувствовала, что плохие вещи, которые случились с ними, были вполне заслужены, в то время как хорошие события, вероятно, были ошибкой или случайностью. Им было трудно настоять на своем, поскольку внутри они ощущали разливающуюся ярость, но вместе с тем боялись, что она прорвется наружу. Они чувствовали себя как картонные тигры: часто очень гневными, но которых легко поколотить и сбить с них спесь. Их межличностные отношения отличались недоверием и подозрительностью (граничащими с паранойей), перемежающимися с эпизодами полного и неразумного доверия и самораскрытия, часто с катастрофическими последствиями. Они были хронически неудовлетворенными, но боялись быть воспринятыми как нытики или жалобщики, если они выразят свои истинные чувства. Многие могли сдерживать свой гнев в течение очень долгого времени, а затем взорваться по довольно пустяковому поводу. Их преследовало ощущение пустоты и неудовлетворенности своими достижениями; это было отмечено даже у людей, которые внешне могли бы принадлежать к категории добившихся немалых успехов. В этот список входили также и профессионалы, одержимо увлеченные своими предприятиями, но неспособные достигнуть уровня, который бы их удовлетворил. В личностных отношениях, эти люди часто оказывались в повторяющихся тупиковых ситуациях.
Появляющаяся точка зрения
После того как мы начали отслеживать общие черты, характерные для родительских систем переживших злоупотребления, мы обнаружили образец взаимодействия, который мы обозначили как Нарциссическая семья. Независимо от присутствия или отсутствия опознаваемого злоупотребления, мы нашли одну распространенную черту, присутствующую во всех этих семьях: потребности родительской системы имели приоритет над потребностями детей.
Если вы проследите нарциссическую семью…, то вы увидите, что самые фундаментальные потребности ребенка, а именно потребность в доверии и безопасности, не удовлетворены. Кроме того, ответственность за удовлетворение потребностей сдвигается от родителя к ребенку. В такой семейной ситуации, ребенок должен реагировать на потребности родителя, а не наоборот. Фактически, нарциссическая семья полностью поглощена эмоциональными потребностями родительской системы.
В нарциссической семье на детей возлагается бремя удовлетворения потребностей родителей. Там, где отец – кокаино-зависимый, и супруга, и дети будут плясать вокруг отца, угождать, чтобы не вызывать конфликт. Там, где мать находится в пограничном состоянии, подобного же рода танец исполняют супруг и дети. В инцестной семье дети не защищены от насильника, поскольку супруг(а) не противостоит происходящему. Супруг(а) проблемного родителя вкладывает энергию в поддержание сложившегося положения и успокоения его или её партнера, в ущерб детям.
В нарциссической семье поведение ребенка оценивается не по тому, как оно может характеризовать его чувства или переживания, но лишь с той точки зрения, как оно воздействует на родительскую систему. Например, в здоровой семье, если ребенок принес в дневнике низкую оценку, то родители воспринимают это как сигнал о возникшей проблеме. Ситуацию разбирают и пытаются понять, каковы потребности ребенка, с какими трудностями развития он столкнулся: то ли задание слишком трудное, или ребенок испытывает напряжение, может быть, он нуждается в помощи, услугах репетитора, поддержке, или в чем-то еще? Напротив, в нарциссической семье та же самая проблема исследуется с точки зрения трудностей для родителя: может быть ребенок непослушен, или ленив, стеснителен, или пытается привлечь к себе побольше внимания.
В этом примере, здоровая семья реагировала бы выражением беспокойства относительно чувств ребенка и, интерпретируя его низкую оценку не как личную неудачу, но как проблему, которую необходимо решать. В нарциссической семье, однако, реакции родителя (ей) указывают ребенку, что его чувства имеют лишь небольшую важность или вообще ничего не значат. Не у ребенка проблема, а он сам проблема. Пройдя на один шаг далее, мы увидим такую картину: в такой семье не признают наличие у ребенка необходимости (лечения задержки речи, беспокойства, задержки психического развития, депрессии, и т.д), а вешают на него ярлык (ты ленивый, глупый, клоун в классе, неумеха, и далее в таком роде). Первостепенное значение не действия ребенка, а их последствия для родителя(ей).
С течением времени у этих детей формируется вывод, что их чувства имеют небольшое значение или даже являются вредными. Они начинают отделяться от чувств, терять контакт с ними. Часто такое отрицание чувств более удобно для ребенка, поскольку их выражение только подливает масла в огонь. Вместо понимания, признания, и утверждения своих собственных потребностей, у этих детей развивается преувеличенное ощущение значимости своего влияния на потребности их родителя (ей). И в самом деле, они становятся отражением эмоциональных потребностей их родителей. Потребности родителя становятся бегущей мишенью, на которой они изо всех сил пытаются сосредоточиться. Поскольку они чувствуют себя ответственными за исправление ситуации, не имея при этом необходимой власти и контроля, чтобы осуществить это, у детей развивается ощущение неудачи. Более того, они не могут научиться утверждать свои собственные чувства и удовлетворять свои собственные потребности. Через какое-то время у детей возникает состояние постоянного полу-оцепенения чувств. Став взрослыми, эти люди могут быть не в силах определить, что они чувствуют, за исключением различных степеней отчаяния, расстройства и неудовлетворенности.
Элементы нарциссической семьи
Искаженная ответственность
В здоровой семье родители принимают на себя ответственность по удовлетворению разнообразных потребностей своих детей. Свои нужды родители удовлетворяют сами, при помощи друг друга и/или других подходящих взрослых. В такой семье считается само собой разумеющимся, что дети не отвечают за удовлетворение нужд своих родителей. Вместо этого, дети «отвечают за то», чтобы постепенно научиться удовлетворять свои потребности самостоятельно. Дети, при поддержке родителей, должны за восемнадцать лет (плюс-минус) научиться заботиться о себе сами. Если этот процесс обучения проходит нормально, то дети также учатся, путем подражания, как самим стать родителями, которые смогут сами решать свои эмоциональные задачи и удовлетворять потребности теперь уже собственных детей.
Больше всего ребенку необходим твердый, но понимающий его человек, заботящийся о нем. Этот человек должен удовлетворять свои потребности и нужды с помощью супруга(и). У такого человека должны быть решены собственные вопросы взаимоотношений, и он должен обладать тем осознанием, что за себя он отвечает только сам. Если все обстоит именно так, то проявляющий заботу человек может быть доступен для контакта с ребенком и может удовлетворять потребности последнего.
В н. семье ответственность за удовлетворение эмоциональных потребностей становится искаженной: она не лежит более на родителях, но перекладывается на ребенка. Ребенок становится ненадлежаще ответственным за удовлетворение нужд родителя, а потому лишается возможностей для необходимого экспериментирования и роста.
Реактивный/отражательный
Подобно тому, как Эхо была способна только отражать слова других, так и дети, растущие в н-х семьях, становятся людьми, по преимуществу лишь реагирующими на влияния извне и отражающими их. Поскольку они рано узнают, что их основная задача состоит в удовлетворении потребностей родителей – каковы бы они ни были – они не научаются доверять собственным чувствам и суждениям. Фактически, их чувства выступают источником дискомфорта: лучше вовсе не иметь чувств, чем иметь чувства, которые нельзя выражать и обосновать.
А значит, вместо того, чтобы действовать исходя из своих чувств, действовать инициативно, ребенок наблюдает, чего ждут от него другие или что им нужно, и затем реагирует на эти ожидания. Его реакция может быть либо позитивной, либо негативной: ребенок выберет или удовлетворить явно или неявно выраженную потребность или восстать против этого – но в любом случае его действие будет формой реакции, а не инициативы.
Таким же образом ребенок становится отражением ожиданий своих родителей. Это, конечно же, происходит во всех семьях до некоторой степени. Концепция отражения в развитии личности/эго давно разработана в психологии. Часто, однако, в нарциссической семье названный механизм отражения отражает неспособность ребенка удовлетворить нужды родителей. Это отражение почти всегда воспринимается ребенком как собственная неспособность, как неудача со своей стороны.
Проблемы близких отношений
Для ребенка из нарциссической семьи близкие отношения являются проблемой. Дети из таких семей на своем опыте вынесли убеждение, что доверять никому нельзя. Поэтому став взрослыми, как бы они ни хотели создать близкие и любящие отношения, им трудно сломать воздвигнутые в детстве барьеры. …В то время, как некоторые открытые образцы поведения (например, напиться пьяным и смущать ребенка) со всей очевидностью приведут к кризису доверия, взрослые родом из н. семей часто описывают более скрытые дисфункции, описывая своих родителей как «присутствующих номинально».
Системы нарциссических семейных отношений
Систему нарциссических семейных отношений часто трудно понять как психотерапевту, так и сидящему перед ним человеку, выросшему в такой семье. Многие случаи описывают семьи со значительными злоупотреблениями, которые со всей очевидностью совпадают с моделью и достаточно несложны для диагностики. В этой книге есть немало примеров семей с открыто нарциссическим поведением. Семьи, где происходит употребление алкоголя и наркотиков, практикуется инцест и физическое насилие – все это типы нарциссических семей, и мы, как врачи, дали им соответствующие названия (инцестная семья, алкоголическая семья и так далее).
Не меньшее количество примеров посвящено семьям со скрытым нарциссическим поведением, где дисфункции принимают гораздо более тонкую форму. У всех психотерапевтов были случаи, когда пациент действительно испытывает трудности, легко идентифицируемые как присущие «взрослым детям аклоголиков», но невозможно понять, где или почему началась проблема. Открытых злоупотреблений не было – никто не пил и не употреблял наркотики. Фактически, дела в семье шли хорошо. Дети были накормлены, одеты, им устраивали дни рожденья, брали в семейные поездки, отдавали учиться в хорошие школы, которые они успешно заканчивали. Семья выглядела нормальной даже при близком рассмотрении.
Проблема состояла в том, что от детей ожидалось, что они должны удовлетворять нужды родителей. Это было устроено тонко и выглядело здоровым, но не было эмоционально здоровым для ребенка. Дети из таких семей становятся взрослыми и приходят к психотерапевту, прочтя все книги, после бесконечных разговоров со своими братьями/сестрами и друзьями (причем все эти собеседники выражали убеждение, что в семье все абсолютно нормально), и в результате полностью убедив себя, что в самой их глубинной сущности таится некая гниль. Ведь в том, как их воспитывали, не было ничего неправильного!
Когда человек воспитывается так, что не может доверять стабильности, безопасности и справедливости своего мира, то он привыкает не доверять своим чувствам, восприятию и ценности. Когда человек воспитывается как реагирующее/отражающее существо – как Эхо из легенды, - то он не приобретает навыков для того, чтобы жить жизнью, приносящей удовлетворение.
Открыто-нарциссические семьи
Открыто-нарциссические семьи относительно легко распознать врачу, поскольку это классические «дисфункциональные» семьи. Эти семьи характеризуются родительскими системами, которые связаны с алкоголем или наркотиками, физическим или сексуальным злоупотреблением, преступностью, явными психическими заболеваниями (с историей помещения в стационар или тяжелых депрессий, например), и/или отличаются полным пренебрежением. (Более всестороннее обсуждение нюансов, имеющих значение для лечения взрослых, выросших в нарциссических семьях с травматическими злоупотреблениями, содержится в восьмой главе)
В этих семьях родительская система настолько самопоглощена, что трудность может представлять удовлетворение даже наиболее базовых потребностей детей (в пище, одежде, убежище, и безопасности). Ребенок, рожденный в открыто-нарциссической семье, становится реактивным/отражательным очень рано, часто с раннего детства, или с начала глубокой дисфункции родительской системы.
Семейная Тайна
Возможно единственная выдающаяся особенность этих семей – семейная тайна. Чтобы отвечать на высказанные или невысказанные потребности родителей, дети скрывают злоупотребление или пренебрежение от посторонних и, часто, друг от друга. Вместо того, чтобы объединиться для поддержки, дети в этих семьях часто отгораживаются друг от друга. «Тайна» слишком страшна для обсуждения, даже между собой. Как показывает врачебная практика, у взрослых, воспитанных в открыто-нарциссических семьях, может сохраняться весьма небольшое число воспоминаний о детстве. Когда такие люди отвечают на вопросы о семьях, где они росли, обычны утверждения, типа приведенных ниже:
«По правде говоря, я не слишком много помню об этом. Думаю, у нас была довольно нормальная семья. Я хочу сказать, нас наказывали, если мы делали что-то не так – отец брал ремень. Но мы заслуживали порки».
«Нет смысла говорить о моем детстве. Оно было совершенно нормальное. Я вообще-то почти ничего не могу вспомнить о нем; ужасно, правда? Но оно было хорошее».
Напряжение и страх быть брошенным
Напряженность – отличительная черта открыто-нарциссической семьи. Дети всегда отчаянно пытаются привлечь внимание и заслужить одобрение, и/или стараются «не раскачивать лодку», чтобы не ухудшить положение дел – все это ради того, чтобы попытаться приобрести некоторый контроль над ситуацией и улучшить ее. Детский страх быть брошенным заставляет их идти на все, лишь бы отрицать – перед другими людьми, и часто перед собой – действительность их домашней ситуации. Этот страх быть покинутым часто переносится во взрослую жизнь, делая раскрытие фактов о родной семье трудным и болезненным процессом в терапии.
Скрыто-нарциссические семьи
Скрыто-нарциссическую семью труднее распознать, поскольку дисфункциональное поведение родительской системы здесь проявляется более тонко. Мы можем вспомнить много случаев, когда раз за разом рассматривали историю пациента, кажущуюся весьма нормальной, в поисках злоупотребления, которое, судя по симптомам пациента, должно было присутствовать в анамнезе. Но не находили ничего. Однажды во время коллегиального рассмотрения одного случая, один из коллег, завершив блестящее и детальное изложение трудного случая, воскликнул в сердцах: “Кто был алкоголиком? Я знаю, что кто-то в этой семье пил!” Но это было не так.
Проблема состояла в том, что пациент проявлял все признаки, которые мы связываем с семьей с алкогольными проблемами, но не было никакого свидетельства об употреблении алкоголя или наркотиков в этой семье; фактически, не было свидетельств ни о каком виде злоупотреблений или жестокого обхождения. Как Король Сиама сказал Анне: «Это замешательство». Решение загадки часто крылось в том, что пациент вырос в скрыто-нарциссической семье. Семья такого типа прекрасно выглядит снаружи, и также довольно хорошо выглядит изнутри. Как показывает опыт, люди, выросшие в таких семьях, бывают абсолютно сбиты с толку предположением врача, что какие-то из их проблем могут иметь корни в их родительских семьях.
Ну в самом деле, никто не пил, не принимал наркотики, никто никого не бил, никто не имел серьезных психических заболеваний, и так далее. Папа, возможно, работал «с девяти до пяти», а мама была домохозяйкой, пекла печенье для ассоциации «Родители-Учителя». Не было просто никаких проблем.
В ходе лечения, однако, станет очевидно, что потребности родителей были центром семьи, и что от детей в некотором роде ожидали, что они должны соответствовать этим потребностям. Очевидно, если от детей ждут соответствия потребностям родителей, то дети не получают удовлетворения свои собственных потребностей, и не научаются, как выражать свои потребности и чувства должным образом. Совсем наоборот: дети учатся маскировать свои чувства, учатся притворно изображать чувства, которых нет, и усваивают, как избежать переживания своих настоящих чувств.
Вопрос степени
Независимо от того, является ли семья скрыто-нарциссической или открыто-нарциссической, степень ее дисфункции может быть разной не только в целом, но и в отношении отдельных детей в семье. Пациенты происходят из семей, варьирующих от стандартно-нормальных до чрезвычайно необычных, и даже в самых необычных семьях детские потребности и чувства могут считаться важными, и родители могут прикладывать все усилия, чтобы уделить им максимум внимания. Поэтому, даже если в семье случались периоды нестабильности, у детей сохранялось здоровое самоощущение и чувство своей значимости. Они знали, что их чувства имеют значение, и что к тем чувствам будет проявлено внимание, насколько способны их родители.
Наоборот, у каждого из нас были пациенты, выросшие в семьях с алкогольными проблемами (в семьях с другим классическим видом дисфункции), но эти пациенты, тем не менее, были замечательно сложившимся личностями. У них довольно здоровая самооценка, они способны выбирать подходящих спутников для жизни, быть заботливыми родителями, заводить тесные дружеские отношения и иметь приличную карьеру. Семьи с некоторой степенью дисфункции могут произвести одного ребенка, который сформируется правильно, в то время как другие его братья и сестры вырастут не сложившимся в психологическом отношении.
Почему одному из детей удается вырасти и покинуть неблагополучную семью относительно невредимым? Мы считаем, что потребности этого ребенка удовлетворялись лучше, чем нужды других детей в семье. Мы знаем, что не существует двух родных братьев или сестер, которые бы выросли в совершенно одинаковых условиях; родители взаимодействуют с каждым ребенком по-разному, что определяется индивидуальными особенностями родителя и ребенка в каждом случае. Один ребенок может иметь такое же странное чувство юмора как мать, другой может разделять любовь папы к рыбалке, а третий может быть очень ласковым. Отношение родителей к этим трем детям будет разным, потому что сами дети разные, а также потому, что чувства родителей (в отношении самих себя, главным образом), также различны в разных ситуациях общения. Поэтому возможно, что один ребенок в семье будет находить в семье эмоциональную поддержку более регулярно, чем другие.
Проблемы доверия
Мы обнаружили, что люди, выросшие в нарциссических семьях, с трудом доверяют другим, но не обязательно из-за того, что их самые насущные потребности не удовлетворялись в раннем детстве. Напротив, многих из тех, кто вырос в скрыто-нарциссических семьях, по-видимому, хорошо кормили, их физические нужды и психологические запросы удовлетворялись вполне здоровым образом, пока им было один-два годика (иногда дольше). По крайней мере, элементарный уровень доверия должен был быть заложен тот период времени.
Как указывалось в первой главе, проблемы в нарциссических семьях часто начинаются, когда дети начинают пытаться утверждать себя и выдвигать эмоциональные требования к родителям. Родительская система может быть искренне неспособна удовлетворить эти требования, и может отнестись к ним с негодованием или воспринять их как угрозу. Как отмечалось выше, в этом случае ребенок скорее учится не доверять, или разучивается доверять, нежели не учится доверять.
Перевернутая родительская модель
По мере роста ребенка, самоощущение родителей может становиться все более связанным с развитием ребенка. Одновременно с этим, по мере того как потребности ребенка становятся более сложными, и вместе с тем яснее сформулированными, ребенок может начать более очевидно посягать на родительскую систему. Капризного младенца, который требует родительского внимания в неудобное время, можно, в конце концов, поместить в закрытую кроватку. Раздражительный и способный легко расплакаться девятилетний ребенок – совершенно другой вопрос.
Поскольку психологические потребности ребенка становятся все большим фактором в жизни семьи, то формируется действительно нарциссическая семья. Родительская система не может приспособиться, чтобы удовлетворять потребности ребенка, и ребенок, чтобы выжить, сам должен стать тем, кто приспосабливается. Начинается процесс инверсии, когда обязанности сторон меняются местами: ответственность за удовлетворение потребностей постепенно перемещается с родителя на ребенка. Если в период раннего детства родители, возможно, удовлетворяли потребности ребенка, то теперь ребенок все больше пытается соответствовать потребностям родителя, поскольку только таким образом он может заслужить внимание, принятие и одобрение.
Пока ребенок совсем маленький, его нормальное развитие часто само по себе является наградой, а потому вознаграждается родителями. Например, улыбка ребенка обычно является источником удовольствия для родителей и приветствуются взволнованными голосами, вниманием, объятиями. Когда ребенок кушает, начинает сам садиться, ползает, издает звуки и пытается произносить слоги – все это обычно вознаграждает и вознаграждается в свою очередь. Потребности ребенка и потребности родителей совпадают; нет никаких проблем.
Нормальное развитие подрастающего малыша, однако, может уже представлять угрозу родителям. Когда малыш научился ходить сам, его исследования окружающего требуют от родителей бдительности и терпения; крики малыша «Нет!» и «Мое!» могут выводить из себя и смущать. Вопросы и требования дошкольника навязчивы и отнимают много времени. Далее, потребности детей, особенно эмоциональные, увеличиваются в геометрической прогрессии, в то время как их сговорчивость уменьшается. По мере развития нормального ребенка, его потребность получить нужное себе и заслужить одобрение друзей увеличивается, а потребность угодить родителям уменьшается.
В здоровой семье, как бы этот факт не раздражал, он все же не изменяет основное осмысление родительской ответственности: работа родителей – удовлетворять потребности ребенка, не наоборот.
В нарциссической семье, тем не менее, потребность ребенка в дифференцировании себя от других и насыщении своих эмоциональных потребностей, растущая по мере его нормального развития, вызывает у родителей убеждение, что их ребенок намеренно мешает им, становясь все более и более эгоистичным, и т.д. Родители, чувствуя угрозу себе, таким образом «тверже стоят на своем» и ожидают, что ребенок, встретив более сухое и строгое отношение, станет больше соответствовать их требованиям. В какой-то момент между ранним детством и подростковым периодом родители теряют правильный фокус (если он когда-либо и был) и перестают видеть в ребенке равного им человека, чьи чувства надо уважать.
Вместо этого, ребенок становится продолжением родителей. Нормальное эмоциональное развитие рассматривается как эгоистичность или неполноценность, но это сущность самих родителей, отражающаяся в ребенке как в зеркале. Чтобы заслужить одобрение, ребенок должен удовлетворять высказанные и невысказанные требования родителей. Одобрение зависит от того, сможет или не сможет ребенок соответствовать нуждам родительской системы.
Правила поведения в нарциссических семьях
Существуют предсказуемые способы, которыми члены нарциссической семьи взаимодействуют друг с другом. Они суть неписаные правила, в соответствии с которыми должна жить семья, по ожиданиям ее членов. Цель правил состоит в том, чтобы изолировать родителей от эмоциональных потребностей их детей, дабы защитить сложившуюся родительскую систему и поддерживать ее в неприкосновенности. Поэтому «правила поведения» в нарциссической семье не одобряют открытого выражения чувств детьми и ограничивают их доступ к родителям, давая при этом родителям неограниченный доступ к детям.
Косвенное общение
В нарциссической семье препятствуют прямому и открытому выражению чувств. Люди выражают свои чувства косвенно, непрямым образом. Просьбы редко высказываются напрямую. Вместо того, чтобы сказать «Сэм, накрой пожалуйста на стол» звучит, «Вот бы кто-нибудь накрыл на стол».
Триангуляция
Другая неэффективная техника коммуникации, используемая в нарциссических семьях – триангуляция. Родители общаются через третье лицо, обычно это ребенок. Один пациент, однако, рассказал, что ее родители годами общались через собаку: «Баффи, скажи своему папе, что мама хочет выйти в город в субботу вечером». «Баффи, напомни маме, что по субботам папа играет в боулинг».
Чаще, однако, родители будут «доверяться» ребенку, с подразумеваемым ожиданием, что ребенок донесет сообщение другому родителю. Родители могут также использовать ребенка как буфер так, чтобы никогда не общаться непосредственно друг с другом, планируя свои жизни вокруг ребенка (или детей) и, таким образом, никогда не бывая вместе, вдвоем; другими словами, они используют ребенка как защиту против близости. В третьем сценарии, триангуляция используется одним родителем, чтобы объединиться с ребенком против другого человека согласно логике «враг моего врага – мой друг». Это путает и несет урон в любом случае, кто бы ни был назван врагом – ребенок, другой родитель или брат/сестра.
Недостаточная доступность родителей
Когда мы говорим о недостаточной доступности родителей, мы имеем в виду доступность в эмоциональном плане – это не что иное, как иметь возможность поговорить о чувствах. Многие выходцы из таких семей скажут, что у них никогда не было глубоких и откровенных разговоров с родителями. Родители «делали что нужно» для них (то есть, возили их в школу, покупали продукты и вещи), но если детям действительно хотелось или нужно было поговорить о своих чувствах, то беседа быстро превращалась в раздачу советов (делай то-то, не делай того-то), в конфликт (ты должен быть сделать это или то), или отрицание (на самом деле тебе не плохо, ты просто хочешь кушать или устал; поспи и утром все пройдет). Родители были «слишком заняты», чтобы поговорить. И, конечно, дети видели, что родители заняты, делая то или иное для детей, для семьи, по работе. Поэтому, если ребенок был с чем-то не согласен, то выходило, что он сам эгоистичный, неправильный, злонамеренный.
Нечеткие границы
В нарциссической семье дети испытывают недостаток в правах. Они не являются владельцем своих чувств; их чувства не учитываются. Когда мы не имеем своих чувств, тогда и другим не нужно принимать наши чувства в расчет.
Такие вещи, как индивидуальная сфера личности, в нарциссической семье принимают совсем другую окраску. Например, в здоровой семье личное пространство, право на уединение уважается и поощряется: родители не входят в спальни или ванные без стука, они не слушают телефонные разговоры других, не читают почту других, и не позволяют детям нарушать свое собственное личное пространство. Существуют ясные границы, есть ясные правила, определяющие то, чего члены семьи вправе ожидать друг от друга.
В открыто-нарциссической семье может не быть никаких правил уважения личного пространства или уединения. Эти понятия могут быть совершенно неизвестны в таких семьях. Имущество, время, и сами тела могут быть собственностью родителя, того кто присматривает за детьми, или более сильного отпрыска.
В тайно-нарциссической семье могут быть ясные правила, регулирующие все виды вопросов о границах, включая физическую уединенность. Проблема, однако, имеет две стороны. Во-первых, правила могут нарушаться родителями сообразно тому, как диктуют их потребности, а во-вторых, не существует границ для детей в отношении эмоциональных ожиданий. От детей всегда ждут, что они должны соответствовать запросам родителей, а запросы детей удовлетворяются только по счастливому совпадению.
Вопросы рамок допустимого представляют немалую сложность для живущего в нарциссической семье… Люди, выросшие в нарциссических семьях, зачастую не знают, что имеют право говорить «нет» – что у них есть право ставить границы тому, что они делают для других, и что они не обязаны (в физическом и эмоциональном отношении) быть в распоряжении любого, кто пожелает, в любое время. В семьях, где они росли, у них могло не быть права сказать «нет», или делать различие между разумными и неразумными просьбами. Дети в нарциссических семьях не учатся устанавливать рамки допустимого, поскольку это не в интересах их родителей учить такому – и в самом деле, тогда ребенок может применить это умение и установить рамки допустимого для них самих!
Бегущая мишень
В предыдущем разделе было упомянуто, что в нарциссической семье дети могут получить насыщение своих эмоциональных потребностей случайно, как побочный продукт удовлетворения родительской системой ее собственных потребностей. Например, Сьюзи (ей шесть лет) имеет нужду в родительской ласке, чтобы с ней занимались, общались, играли. Мать Сьюзи обычно «слишком занята» (не важно чем – папой, кокаином, работой или погружена в депрессию – детям это без разницы) чтобы ответить на эту потребность, поэтому она кричит Джойс, старшей сестре Сьюзи (ей двенадцать) «займи ее чем-нибудь, пусть отцепится от меня!». Потребность Сьюзи в общении не удовлетворяется мамой; и потребности Джойс как в ласке, так и в автономии, не удовлетворяются мамой.
Но представим, что в гости приезжает свекровь. У мамы есть потребность в том, чтобы свекровь хвалила и ценила ее, а свекровь высоко ценит родительскую заботу. Поэтому, пока свекровь в гостях, мама всегда рядом с детьми, то и дело приголубит и обнимет их. Жажда родительской ласки обоих дочерей насыщается, у Джойс появляется немного свободного времени, ведь ей сейчас не нужно сидеть с сестрой и приглядывать за ней. Свекровь хвалит маму за заботу по отношению к детям, потребность мамы в положительной оценке со стороны других удовлетворяется. Все счастливы – временно. Мама удовлетворила потребности детей, но только сопутствующим образом, удовлетворяя в первую и единственную очередь, свои собственные нужды.
В предыдущем примере, влияние такого образа действий особенно разрушительно. Дети могут считать, что это им удалось заставить маму быть более любящей, и это укрепит их уверенность в том, что они управляют ее действиями. Когда мама вернется в свое обычное состояние, дети могут посчитать, что это они вызвали охлаждение. И так, и этак, они в проигрыше: они считают себя ответственными за вещи, которыми не управляют. Единственный урок, который они могут извлечь из этой схемы событий, – то, что им пока не удалось понять, как надо действовать. И что с ними действительно что-то не так: на короткое время им удается повернуть жизнь в нужное русло, а затем они все портят. Дети будут вновь и вновь пытаться попасть в бегущую мишень – в этом случае, это «кнопка», включающая материнскую ласку и внимание.
Нехватка права
В основе практически любого проблемного вопроса, возникающего перед ребенком в нарциссической семье, будь то установление границ или уважение личной неприкосновенности, лежит право испытывать эмоции – а точнее, нехватка этого права. Чтобы установить границы с другим человеком (означает ли это право отказаться от сексуальных предложений, отказаться свозить подростка в круглосуточный магазин поздно вечером за школьной тетрадью, потому что он «забыл» попросить об этом раньше, или настоять на равной оплате за одинаковую работу), человек должен знать, что у него есть право чувствовать то, что он чувствует – что у него есть право поставить границу, испытывать чувство или выдвинуть запрос.
В нарциссических семьях, будь они скрытыми или открытыми, у детей нет права иметь, выражать или испытывать чувства, неприемлемые для родителей. Дети учатся всевозможным манипуляциям со своими чувствами с целью не создавать проблем для себя со стороны родителей: чувства загоняют вглубь, их сублимируют, отрицают, лгут о них, имитируют чувства и в конце концов забывают, как их испытывать.
То, что было задушено в детстве – право чувствовать – трудно впоследствии возродить к жизни, став взрослым. Но пока взрослые не поймут, что у них есть право чувствовать все, что бы это ни было, и что это право у них было всегда, они не смогут продвинуться вперед в искусстве ставить границы. А без должных границ все отношения будут искаженными и нездоровыми.
Чтение мыслей
Ожидание, что супруг или ребенок должны быть в состоянии читать чьи-то мысли и угождать каждой невысказанной потребности, – одно из наиболее вредоносных «правил» в нарциссических семьях: оно фактически гарантирует, что ничьи потребности никогда не получат удовлетворения: я не получу то, что я хочу, и ты будешь тому виной, так как не дал мне этого. Это чистой воды сценарий, где обе стороны проигрывают. В семьях, где угадывание мыслей другого является необходимостью межличностных отношений, часто употребляется слово «должен» («Он должен быть знать, что он нужен мне дома; он должен был заметить, что я никогда не ношу синее»).
Другая, способная свести с ума вещь, касающаяся чтения мыслей, состоит в том, что эта молчаливая установка часто входит в противоречие с тем, что говорится вслух, поскольку вслух говорится прямо противоположное. Добраться до истинной сути сообщения очень сложно: ты не только должен почувствовать, чего хочу я и составить верное понимание этого, ты также должен иногда при этом не обращать внимания на мои словесно выражаемые предпочтения. И ты должен сам разобраться, когда нужно угадать, что на самом деле у меня на уме, а когда выполнить то, о чем я прошу вслух.
Когда каким-то образом, в тот или иной момент ответственность за обеспечение эмоциональных потребностей перемещается от родителей – где ей и положено быть – к детям, дети становятся похожи на деревья, которые иногда можно встретить в лесу: ствол растет прямым некоторое время, и затем по какой-то причине (например, нехватка солнечного света, вторжение другого дерева или урон от бури) вдруг начинает расти в одну сторону. Как и у тех деревьев, у детей в нарциссических семьях их здоровый эмоциональный рост останавливается в какой-то момент. Их чувства отключаются, и они начинают расти в другом, нездоровом направлении.
Источник: Stephanie Donaldson-Pressman, Robert M.Pressman – The Narcissistic Family: Diagnosis & Treatment
Стефани Дональдсон-Прессман и Роберт М. Прессман «Нарциссическая семья: диагностика и лечение»
(продолжение – часть 2)
Отрывок из лекции Рене Руссийона о символизации
На мой взгляд, здесь прозвучали бесценнейшие вещи, касающиеся самой сути, самой глубины нашей человеческой природы, и объясняющие то, что мы далее наблюдаем вокруг в течение всей нашей жизни
…Есть различные логики, в соответствии с которыми функционирует психический аппарат человека. Это довольно простая модель, но я ее постоянно использую в своей клинической работе.
… Первая логика, или первый принцип функционирования – это первая модель, превалирующая в раннем детстве. Но мы находим эту модель и в другом возрасте, и особенно в кризисные периоды у взрослых людей. То есть эта логика превалирует в раннем детстве, но никогда полностью не исчезает. Я назвал это «логикой Всего». Мы могли бы также эту логику назвать «всё или ничего». Это очень контрастный способ функционирования, как будто если нет всего – значит, нет ничего.
Несомненно, такая логика развивается, начиная с самого раннего детства. Потому что у маленьких детей еще нет такого психического аппарата, который помог бы им справляться с фрустрацией, поэтому они не выдерживают того, что их потребности не удовлетворяются идеальным образом. Но эта «логика Всего» годится только в младенческом мире. Такая логика поддерживается мамой, и Д.В. Винникотт называл это первичной материнской озабоченностью.
Есть какая-то логика при рождении, предрожденческая логика также существует. Это наследие внутриутробной жизни. Во внутреутробной жизни, как только у плода появляются какие-то потребности – они автоматическим образом, биологически, удовлетворяются. И мы можем подумать о том, что когда младенец рождается, существует продолжение прежних ожиданий. Они таковы, что, как только появится потребность, какое-то желания, они тут же, сразу, будут удовлетворены.
Мне было интересно разобраться с этой формой первичной логики – «логикой Всего». Всё. Но еще и – сразу, немедленно. Младенцы не знают, что такое время, и не ощущают его. Они могут ощущать некое ритмическое время, но никак еще не распознают хронологическое. Мы можем сказать младенцу: « Подожди, всё получишь, но подожди час или два. Но если он хочет есть – он ожидает, что голод будет удовлетворен немедленно. Если ему плохо, где-то жжёт, или он испачкался, он ожидает, что помощь придет немедленно. То есть видите, «Всё и Немедленно» [или именно так, как ему надо – Н.Х.]. Но также это должно происходить само по себе. Мы не можем сказать младенцу «Подожди, сходи на кухню, открой холодильник, возьми еду, разогрей себе». Нет. Младенец ожидает, что всё всегда готовое, и должно появиться сразу. Всё, немедленно, само по себе и всегда наготове. И одновременно всё это вместе должно быть.
И вот эта форма, когда всё должно быть вместе, это всё в одном. И также – всё до конца.
То есть, если я хочу есть – этого должно быть столько, чтобы утолить свой голод, до конца. Я должен дойти до конца своего движения.
Если я злюсь – моя злость всё разрушит. Это тоталитарная логика.
«Я один». У этого есть другая особенность. Понятно, что младенец не может делать все самостоятельно. Но он мобилизует процессы галлюцинаторного типа, согласно которым все происходит так, как будто бы всё то, что давало ему окружение, как будто бы он всё это сам себе создал. Это очень важная вещь, и Винникотт обратил на это внимание. Он назвал это системой «создавать – находить».
«Я голоден – я галлюцинирую удовлетворение этого голода – и потом приходит мать в подходящий момент и приносит еду. А результат таков: как будто я сам себя покормил.
То, что я создал с помощью галлюцинации, я это нашел благодаря озабоченности и заботе окружения [но я не знаю еще, что это окружение дает мне всё желаемое- Н.Х.].
И что тут очень важно – это предваряет всё, что произойдёт после. Весь психический процесс предваряется этим. Как будто есть принуждение вначале реализовать эту «логику всего».
Если все это проходит не очень хорошо, когда у младенца не было этого ВСЕГО в самом начале, тогда что у него есть? Есть нехватка, неспособность получить все это в самом начале жизни. И тогда все это будет мучить, доставать субъект.
Пример пациентки, которая функционировала вот в такой логике – «всё или ничего». Когда в работе я использовал классический психоаналитический метод, и согласно этой методике я ей интерпретировал, что она хочет всё, и немедленно, но вообще-то это невозможно – получить всё и сразу. Но это не давало никаких результатов. Более того, она говорила «Но я хочу всего и сразу!», а я ей говорил: «Ну это же невозможно!», а она говорила: «Но я хочу! И немедленно».
Тогда я задавал себе вопросы. Как же так? Другие пациенты принимают то, что невозможно получить всё и сразу. И постепенно, благодаря этой пациентке, я начал понимать, что если она хотела всё и немедленно, это потому, что у неё никогда этого не было – всего и сразу. Такие отношения у неё были с самого раннего детства, что у нее не было возможности получить этот ранний опыт, а именно когда младенец получает все и сразу. Это то, что Фройд называл «океаническим чувством» (в работе «Будущее одной иллюзии», 1927г).
Это океаническое чувство – очень важное чувство. Это нам позволяет расслабляться, например. Когда у вас есть всё, вы всем удовлетворены, тогда вы можете все забросить, отпустить. А вы наверняка знаете людей, которые никогда не в состоянии расслабиться, к примеру, речь идет о гиперактивных людях. Они всегда в поисках чего-то, они вечно в движении, они всегда пытаются что-то найти, достичь, сделать. За гиперактивностью детей и взрослых очень часто скрывается то, что эта «логика Всего» в раннем детстве не была осуществлена. У этих людей нет такого опыта, в раннем детстве у них такого не было. И это приводит к тому, что то, чего они были лишены, согласно внутренней логике, принуждает это получить теперь, требует.
Обобщая. Мы не можем отказаться от того, чего у нас не было. Это выглядит очевидным, когда я это вот так говорю. Но это далеко не очевидно, когда мы в клинике встречаем нарциссические расстройства, патологию. Есть различные парадоксальные процессы, толкающие всё делать для того, чтобы получить то, чего не было в самом начале жизни. Чтобы потом смочь отказаться от логики Всего.
Есть маленький нюанс, это «достаточно». Нужно достичь достаточно, чтобы потом смочь выдерживать реальность. Для того, чтобы мы были в состоянии отказаться, прежде то, от чего мы отказываемся, должно у нас быть в достаточном количестве и качестве.
Если этого у нас было недостаточно, тогда мы попадаем в принуждение добиться того, чего у нас не было. А добиваемся мы этого для того, чтобы добившись, мы смогли от этого отказаться.
К примеру, это что-то, что мы можем получить в любовной жизни.
Например, я встретил привлекательную женщину, но я женат. Как же мне отказаться от этой женщины? Если она улыбается мне достаточно, и есть ощущение, что она покорена, я начинаю говорить себе «Вот, если бы я не был женат, если бы не то, и не это…». Таким образом, это мне позволяет отказаться от нее. Но если ничего такого не происходит, тогда возможно я бы вовлекся в такую соблазняющую игру, для того чтобы добиться её ответа, и после этого я бы сказал примерно что-то такое, что сказал и первый раз – сначала добившись, чтобы затем отказаться.
Итак, запомните. Первая логика – это «Логика «ВСЕГО». Потребность испытать всё в достаточной мере. А если всё это не было испытано достаточно, не было опыта такого, тогда появляется внутреннее принуждение, чтобы это все произошло. Потому что мы не можем отказаться от того, чего у нас не было. Это очень важно, особенно в клинике.
Если вы работаете с пациентами, относящимися к разряду пограничных, с нарциссическими пациентами, то вы видите, насколько это важно для исцеления их расстройства.
Это не соответствует нашим обычным размышлениям, потому что мы понимаем, что никогда не бывает всё, всё и сразу, всё готовое, всё нас ожидает. Никогда не бывает всё в одном… Но когда мы рождаемся, будучи новорожденными младенцами, у нас есть такое ожидание. Мы ожидаем от внешнего мира возможности получить этот опыт. Всё, сразу, именно как мы хотим, всё готовое и т.д. Это все происходит в символической манере.
У младенцев отсутствует способность к символизации, или крайне мало выражена. Способность к символизации будет развиваться постепенно, и до тех пор, их предел развития будет зависеть от того, насколько у младенца была возможность пережить и прожить этот этап океанического чувства. Если этот первичный способ психического функционирования был, и младенец получил такой опыт, тогда появляется возможность хотя бы частично отказаться от этой «логики всего».
Я не знаю, отказывается ли кто-то от нее полностью. Человек может сказать «я хочу все», но хотя бы он может сказать «не немедленно, я могу подождать, могу согласиться с тем, что это появится позже», и это делают даже маленькие дети. «Сейчас я это не могу, но я смогу это, когда вырасту». У детей есть такая репрезентация, что взрослые, родители могут всё.
Потому что всё, что не могут дети – им дают родители. А значит, родители могут всё – сделать, дать.
И тогда есть продвижение: всё, но не немедленно, а попозже. А также прибавляется и третий элемент: не самостоятельно, не в одиночку, не он сам всё может, этот ребенок. Есть вещи, которые можно сделать только с помощью других.
И так мы перейдем ко второму способу функционирования: возможно всё, но не немедленно, не «я сам», не всё вместе, не всё до конца, и не так, что без усилий всё должно быть готово. И тогда так происходит переход к «Логике «не-всё».
Мы это видим при воспитании детей, когда например дети играют, они полностью находятся в своей игре, но время проходит, и надо им либо поесть, либо пришло время купаться или сходить в туалет, или вообще спать. И невозможно сделать всё одновременно, все нужды сразу. Я не могу сделать всё вместе. Приходится дойти до классификации вещей.
И мы помогаем детям, мы им говорим: «Ты сейчас оставишь свою игру, но она никуда не денется, ты вернешься, и игра останется на месте». Мы не предлагаем отказаться от всего, мы им предлагаем отказаться от «немедленно», от «я сам», от «всё вместе», от «всего до конца», от «всего в одном», от «всё готово». И мы их приучаем к тому, что нужно прилагать определенные усилия, чтобы дифференцировать. И увидеть разницу, что не немедленно, а попозже, и так мы помогаем им учиться символизировать.
То, что ты не можешь сделать немедленно, ты можешь вообразить, представить. Классическая сцена. Ребенок говорит «Я женюсь на тебе, мама», что сложновато 
Мы говорим «Это не очень-то возможно, но ты можешь желать этого», ты можешь поиграть в это, ты можешь мечтать об этом. То есть мы говорим, что ты можешь это сделать, но в репрезентации, в представлениях. И тогда дети начинают играть в «маму- папу». Они могут мечтать и видеть сны о груди своей матери… Видите, почему так важна символизация? То, что я не могу на самом деле сделать (а вообще-то так много всего мы на самом деле не можем сделать, и что же, мы обязаны полностью от всего этого отказаться? Неужели мы можем полностью отказаться? Это же ужасно – отказываться от желаний).
Если вы хотите попасть в тяжелую депрессию, тогда откажитесь от своих желаний. Я не сказал «отказываться от реализации желаний», я сказал «отказываться от желаний». Как можно отказаться от желания? Только найдя способ удовлетворения, и мы находим экстраординарный способ, это символическое удовлетворение желаний.
«Ах, эта красивая женщина, от которой я должен отказаться!» Но если между нами был обмен сообщническими улыбками, это как будто символически у нас с ней уже всё было.
То есть это способ удовлетворения своих желаний.
Итак, возвращаясь к способам удовлетворения желаний.
Первый – «получить всё»,
Второй – «не немедленно, не «я сам», не всё сразу, не всё уже готово, но символически всё же возможно это «всё». Символически возможно получение всего.
Вы видите, в этом втором способе функционирования мы сами начинаем находить место для процесса символизации, тогда как в первом способе функционирования нет места для символизации.
Эти два способа пересекаются, они не существуют отдельно, один или второй. Они перемешиваются, какой-то превалирует.
Первая модель – это поиск идентичности перцепции, или восприятия. При котором все должно быть одинаково, похоже [то, что я хочу – должно реализоваться, полностью соответствуя, совпадая с моим представлением, желанием – Н.Х.].
Второй способ – поиск идентичности мышления. Здесь тоже речь идет о поиске идентичного, но одинаковое мышление – это не то же самое, что одинаковое восприятие, перцепция.
Если мы говорим об идентичном восприятии, я могу сказать: «Я хочу зеленый стул» (и не устроит никакой иной, кроме того, что я имею в виду). Это идентичность перцепции.
Но если речь идет об идентичном мышлении, я могу сказать «мне нужен стул», и важно, чтобы это был стул. У меня нет необходимости, чтобы перцептивно, этот стул был именно таким, как я себе представляю, например, зеленым. Главное, что это стул. Для восприятия и для мышления это не одно и то же.
Предмет абсолютно такой же, или же просто сходный предмет, похожий. Потому что этот похожий предмет, но не идентичный, не такой же.
Вывод можем сделать, например, любовная жизнь. Когда я был младенцем, я был безумно влюблен в свою мать, позже, для того чтобы безумно влюбиться — мне нужна мать (и не важно, что она постарела, и у нее есть мой отец). Это если мы находимся в поиске идентичности восприятия. Нужна она, или мне нужно найти кого-то, кто абсолютно похож на неё. Но это не очень просто 
. Это если мы говорим об идентичности восприятия.
Идентичность мышления: Когда я был младенцем, я был безумно влюблен в свою мать. Потом я сделал открытие, что моя мать – женщина и я влюбляюсь в женщин, которые похожи на мою мать. Моя мать была брюнетка я люблю брюнеток…
Но поскольку существует запрет на инцест, но можно искать женщин, и даже блондинок, и я готов обмануть свое Сверх-я, которое говорит «Внимание, это мать твоя!»
Но вы видите, у меня есть символический концепт, концепция Женщины. Гораздо легче найти женщину, чем найти вновь мать. Но все-таки хотелось бы, чтобы хоть что-то напоминало, было похоже на мать, и не надо, чтобы это было слишком явно. Она может не быть похожа физически, но у нее могут быть какие-то черты характера, как у мамы, особенности некоторые. И достаточно, чтобы было несколько похожих элементов, частей, для того, чтобы я смог перенести на этого человека свои любовные желания. Эта другая женщина будет символизировать мою мать, а это значит, что она будет и не будет моей матерью.
То же самое для женщин. Им важно, чтобы они отказались от идентичного отца, но чтобы они его нашли символически.
Первая организация – она не символическая [а буквальная], а вторая организация предлагает выход, заключенный в поиске символа (части, символизирующей целое), чтобы справиться с беспомощностью.
Первый способ функционирования – поиск всего, второй – не немедленно, не всё вместе, не в одиночку, «всё, но не всё», так как всё символически – это не всё.
Третий способ функционирования – это выбор. Например, есть очень много возможных женщин. Но у меня есть свои особенности, частный особый вкус. Есть те женщины, которые нравятся мне больше, чем другие, а почему – я понятия не имею, отчего так происходит, но это так. Есть женщины, которых я могу желать, а есть те, которых я не желаю… Они все не эквивалентны, не одинаковы. И я вхожу в другую логику, и это –логика выбора. Выбор таков – что не все женщины, возможно их будет несколько, но не все вместе, а сначала будет одна, затем другая… К тому же, их надо соблазнять, за ними ухаживать, тратить время и т.д.
И тогда мы входим в Логику Выбора:
Хорошая вещь, в подходящий момент, в удачное время, при подходящих обстоятельствах, в хорошей манере, с хорошим человеком, и т.д.
Так мы сталкиваемся с чем-то, что находится в логике выбора. Когда мы слушаем людей, мы понимаем, что нужно найти и подходящего человека, и в подходящее время, а ухаживание происходит с использованием хороших манер, и это не те манеры, которые подошли бы для всех других. И так как мы должны вести себя как цивилизованный человек, который не только способен символизировать, но также способен делать выбор, и который способен постепенно развивать жизнь взрослого человека, а значит человека, обладающего способностью удовлетворять свои желания.
Если бы я оставался в логике всего, это бы перевернулось как качели, и попало бы в логику НИЧЕГО. Это бы качнулось в сторону логики неудовольствия.
Когда я был младенцем – была возможность получить всё. Но она была связана с тем, что я был настолько немощен и не способен ни на что, был настолько беспомощным, что окружение мне приносило это всё. И это уже будет не так, когда мне 3 года, и уже не так, когда мне 5 лет, и по мере того, как я взрослею, это всё менее и менее так, как было в самом начале.
Если я сохраню эту «логику Всего» в 25-30 лет, я буду невероятно несчастный. Потому что без конца я буду получать «не всё». А если мне удалось развить способность к символизации, тогда у меня будет система утешения. Я смогу выдерживать то, что я получаю не всё, потому что я прошел, проник туда, где есть символы.
Я не могу иметь всё, но я могу сходить в кино, посмотреть фильмы, я могу прожить чужие жизни «по доверенности». То есть у меня есть система, которая помогает мне получить то, что я не в состоянии получить на самом деле. Вы понимаете, почему я настаиваю на важности символизации, как выхода из тупиков, с которыми мы сталкиваемся при работе с нарциссизмом.
Нарциссическая патология и нарциссическое страдание связаны с «логикой всего». У них нет доступа с тому, что давало бы доступ к способности символизировать. Именно поэтому наши пациенты с нарциссическими страданиями нуждаются в том, чтобы мы им помогли найти ход к этим системам символизации. Потому что это фундаментальная модель их страдания. Потому что они страдают от того, что если всё не так, как им хочется, для них это равнозначно тому, что у них вообще ничего нет.
Если вы будете слушать своих пациентов, вы заметите, что это появляется очень часто, даже в виде терминов: всего, ничего, никогда… То есть экстремальные термины. Всемогущество / Беспомощность. Никогда больше, один раз для всего… И мы понимаем, слушая их, насколько они пронизаны этой логикой Всего, тотальности.
Понятно, что для того, чтобы лучше жить, нужно выбирать.
Логика выбора облегчает нам жизнь. Но для того чтобы оказаться в этой логике, нужно поработать. Потому что следует найти хорошую вещь (дело), найти подходящий момент, в подходящих обстоятельствах, и хорошим способом.
Я сейчас с вами говорю, и без конца размышляю о том, что я вам говорю сейчас, какую хорошую (подходящую) вещь надо сказать именно сейчас, анализирую, как вы реагировали на уже сказанное, при хороших обстоятельствах. А если бы вы были в ресторане, а я подошел бы к вам и сказал: «Подождите, я должен вам что-то объяснить!» – это не подходящие обстоятельства. А если мы случайно встретимся на улице, и я начну читать вам курс, вы подумаете, что это странно, или скажете «Он сумасшедший, этот мужчина».
То есть я должен с вами разговаривать в подходящей манере. Потому что если я не использую правильный способ, вы даже не поймете, что я вам скажу. И я не говорю с вами на том уровне вашего обучения, на котором вы находитесь, таким способом, когда я выступаю на международной конференции, где находятся несколько десятков самых известных аналитиков в мире. То есть я должен выбрать подходящую манеру.
То есть я должен вам сказать хорошие вещи, я должен дождаться подходящих обстоятельств, места, использую подходящую манеру, и так далее, и так далее. Это моя работа…
Рене Руссийон, ВШЭ, 28.09.2019
Коротко о сути психотерапии
В 99% случаев обращения к психотерапевту люди понятия не имеют, куда пришли и на что согласились. Некоторые из них бывают способны поделиться своими фантазиями или ожиданиями: хоть как-то объяснить, на что рассчитывают по окончании работы. Но в большинстве случаев клиенты не могут этого знать, и вообще людям не до этого. Так что даже получая от терапевта вопрос об ожиданиях, обратившиеся за помощью на нем не останавливают своего внимания. Это вполне объяснимо: им плохо, больно, хочется облегчения и еще нет навыков специфического мышления, которое только появится у них в дальнейшем в ходе терапии.
Конечно же люди не догадываются, что ВСЕ, АБСОЛЮТНО ВСЕ ПРОБЛЕМЫ, которые подталкивают их обратиться за помощью к психотерапевту, являются только следствием того, на каком уровне оснащен их психический аппарат, как он функционирует – постоянно или в момент острого ситуативного кризиса.
Всевозможные нарушения функционирования психики, проблемы с оснащенностью психического аппарата (чаще всего речь идет о его недооснащенности или преждевременным развитием. А все что созрело раньше срока – мы помним, да? — в сущности неполноценно).
Есть огромное множество всевозможных отклонений в функционировании психического аппарата: от временных, вызванных тяжелыми жизненными обстоятельствами, ухудшений. Приходящий в кабинет пациент говорит обычно так: «У меня случилось вот это и это, и я чего-то не справляюсь». При этом до трудных или трагических событий этот человек в принципе функционировал на достаточно высоком уровне, в чем обычно можно убедиться по тому, как обустроена его жизнь и каким преимущественно бывает субъективное самочувствие человека (если интересно, о признаках психического и эмоционального здоровья можно посмотреть вот здесь ).
Но есть отклонения более глубокие. И тогда человек приходит с тем, что никогда особенно не чувствовал себя благополучно, не ощущал себя хорошо справляющимся с собственной жизнью. В такой ситуации работа психотерапевта в целом состоит в том, чтобы помощь этому клиенту развить недооснащенный психический аппарат, развить наблюдающее Я и тестирование реальности. И это уже относится к длительной психотерапии.
Еще довольно часто по факту аналитики занимаются глубинной психотерапией характера. Для такой психотерапии показанием являются глубокие, сложные, многофакторные нарушения в функционировании психики, немалая часть из которых относится вообще к злокачественным, и лечению поддается очень трудно.
Поскольку происходит такая работа весьма долго, болезненно, психотерапевту приходится продираться через мощнейшее сопротивление, через деструктивность пациента, иногда годами выдерживать его агрессию, ненависть, нападение в разных формах на рамку и условия психотерапии, на сам процесс совместной работы, на себя самого и даже зачастую на личность аналитика, вплоть до буквальной угрозы физической безопасности последнего.
Поэтому чтобы со всем этим быть – психотерапевту обязательно необходимо создать для себя такие условия, чтобы не только принести пользу пациенту, но и выжить самому. И потому терапия начинается с правильно организованного терапевтом процесса, его рамки, условий, обязательств и обязанностей внутри.
Но всего этого клиенты не знают, когда приходят впервые. И самое основное, чего они не знают – это то, что глубинная психотерапия не является разовой акцией, разовым занятием или встречей. Это серьезный, постепенно организуемый психотерапевтом процесс, настроенный в первую очередь на глубинные структурные изменения в психическом аппарате пациента.
Для этого пациенту необходимо приходить, максимально открыто говорить обо всем, что его беспокоит (включая то, про что говорить не хочется), и оплачивать работу аналитика.
Именно по этой причине если нормальный психотерапевт взялся помочь пациенту (помочь тому развить, дооснастить, улучшить работу психики), то ПСИХОТЕРАПЕВТ ВЗЯЛСЯ ИМЕННО ЗА ПРОЦЕСС.
Когда мои пациенты в раздражении спрашивают, с какой такой стати они должны оплачивать те встречи, на которые они не пришли, особенно по очень уважительным причинам, я задаю им встречный вопрос:
– Представьте следующее: Ваш начальник в офисе нанял Вас работать над его проектом (а нанял – это значит, что вы работаете именно на него, а не на Петра Петровича из другой фирмы). И вот однажды, когда Ваш начальник внезапно заболел, он Вам позвонил и сказал: знаете, я заболел, и поэтому сегодняшний день работы я решил Вам не оплачивать, меня же нет.
Вы попробуете возразить: — Но как же так, я же работаю над вашим проектом, даже когда вас нет в офисе – я занят Вашим проектом, для этого я вам и понадобился. Я на рабочем месте, моя голова занята вашим проектом, я отказал Петру Петровичу работать у него, чтобы быть полезным для Вас. От того, что Вы заболели, я буду в некотором смысле бездействовать, простаивать. Но только потому, что вы платите мне зарплату, я готов дожидаться вашего выздоровления, и мы продолжим с того места, на котором прервались.
Так вот, вопрос следующий: если ваш начальник продолжит настаивать и не станет платить вам за те дни, когда он отсутствовал, Вы останетесь тратить время своей жизни, свой профессионализм (кстати дорого вам доставшийся), работая над его проектом без гарантии оплаты ?
Или еще так могу спросить: если вы сдали квартиру человеку, который на время отпуска решил вам не оплачивать арендную плату, вы продолжите с ним сотрудничать, или выставите его вещички за дверь и спокойно поселите другого жильца, который все-таки понимает, что платит за все время, пока пользуется вашей жилплощадью. И даже если его там нет – он платит за то, чтобы там хранились его вещи.
Не самом деле, от того, каков будет ответ, часто и зависит судьба психотерапии, а значит и возможность выздоровления, нормализации и налаживания в жизни пациента. Насколько хорошо клиент способен понимать данный факт – это также является одним из серьезных прогностических критериев его психотерапии.
Так что, упрощая, скажу так: если человек выдерживает психоаналитический контракт с оплатой всех своих пропусков, терапия имеет высокий шанс быть успешной. Потому что в норме терапия основана на принципе реальности, а не на детском соблазнении и обещании родительской любви: если для нас работают – мы платим, если нас просто любят – как матери детей, как жены мужей, как друзья или родственники друг друга – там не оказывается услуга. Там происходит самопожертвование ради любви, а не квалифицированная помощь психоаналитика.
Терапевт тоже конечно же работает в некотором смысле «по любви». В том смысле, что если клиент не понравился, не откликнулась душа терапевта сочувствием к его состоянию или ситуации, от него и деньги никакие не нужны. И тем не менее эта иная форма любви, основанная прежде всего на любви к своему делу, на преданности клиенту/пациенту (если я с вами работаю – то я С ВАМИ работаю, а не вышвыриваю вас вон только лишь потому, что пришел кто-то, кто сейчас за ваше время и место готов побольше заплатить). Кроме того, реально можно помочь лишь тому, что готов и со своей стороны брать ответственность именно за свой процесс.
Наверное, это печальная данность и может разочаровать многих. Но что-то мне подсказывает, что если люди на самом деле чувствуют необходимость лечиться, то рано или поздно – иногда немало поэкспериментировав, походя по разным специалистам — им придется примириться с тем, как устроена реальность Мира, нравится им это или нет. Обычно все пути, сколь бы петляющими они не были, стремятся привести человека к здоровью. Не случайно говорят, что даже внутри самого глубоко нарушенного психически человека есть та самая здоровая часть, которая способна видеть, понимать и выдерживать принцип реальности…
Вот и мы, психотерапевты, сидим в своих креслах именно ради этого
Ранняя материнская нехватка и дефицит первичного нарциссизма
Говоря о пациентах с психосоматическим функционированием, мы неизбежно сталкиваемся с травмой привязанности в первые месяцы или годы их жизни. Почти всегда в их истории обнаруживается наличие ранней материнской нехватки. Это значит, что взрослые пациенты в раннем детстве были травмированы либо из-за частых разлук с матерью, либо из-за продолжительных разлук, либо из-за частых и продолжительных вместе или внезапных разлук. Дети были помещены в больницы, либо что-то случалось с матерями, или по другим причинам мать и младенец были разлучены.
Так же в их личной истории в связи с разлукой обнаруживалась либо анаклитическая депрессия, описанная Рене Шпицем, либо психотическая депрессия, описанная А. Френсис Тастин. А также у этих пациентов обнаруживался «комплекс мертвой матери», описанный Андре Грином в терминах «белого траура». То есть, у этих детей были как изначально депрессивные, подавленные, несчастные матери, так и матери, в результате произошедшей в их жизни трагедии, внезапно погрузившиеся в горе, оказавшиеся поглощенные им. Дети таких матерей имели опыт радости и наслаждения во взаимно-хороших отношениях с матерью, как вдруг, внезапно эти матери становились неузнаваемы: становясь мертвыми не физически, но психически, эмоционально отсутствующими.
В отличие от потерь реальных, в случае «комплекса мертвой матери» ребенок сталкивался не с потерей груди или объекта, мамы, но с потерей смысла, поскольку ребенок не мог понять, что произошло.
Очевидно, что мать в состоянии горя, забирающего все её силы, или мать, эмоционально выключенная из контакта с младенцем, но лишь машинально выполняющая операции по уходу за его физическим функционированием (основная цель которых – не дать ребенку умереть), не могла быть ни источником инвестиций, ни опорой для первичного нарциссизма своих детей, что привело в результате к его дефицитарности.
Также часто обнаруживалось, что матери в будущем психосоматических пациентов были не способны принимать, вбирать и выдерживать аффекты своих детей. Часто речь идет об очень жестких, требовательных, эмоционально холодных матерях, с которыми не было возможности установить эмоциональную близость по причине их недоступности.
Кроме этого важно подчеркнуть, что в своем описании анаклитической депрессии Р. Шпиц настаивает на прогрессивном стирании агрессивных манифестаций у младенца, за которыми следуют манифестации соматического порядка (бессонница, потеря веса, сопутствующие заболевания).
В работе «Ментализация и психосоматика», Пьера Марти пишет, что матери с недостаточно развитыми или поврежденными органами чувств, с дефектами органов чувств, – глухие, слепые, глухонемые – по определению не могут быть достаточно хорошими и у таких матерей дети скорее всего будут плохо ментализированными, из-за чего вырастая, с большой долей вероятности могут функционировать в психосоматическом регистре.
Также он пишет о тех, кто имеет риск стать психосоматическим пациентом. Это дети из многодетных семей, а также дети матерей, которые воспитывались в многодетных семьях. Постоянно беременные мамы, постоянно теряющие детей или абортирующие, рожающие много детей, очевидно имеют дефицит и сил и возможностей заниматься всеми равнозначно и симметрично запросам каждого ребенка в отдельности. В таких условиях практически невозможно провести работу горя по всем потерям. Поэтому эти мамы недостаточные, дефицитарные, с нехваткой материнства. Что неизбежно делает их детей обделёнными, какими бы хорошими, добрыми эти матери не были. В условиях, когда силы и возможности живого человека ограничены, но этот факт словно не учитывается в таких семьях, к сожалению, расплачиваться буду дети, протаптывая свой психосоматический путь во взрослое будущее.
Психизм ребенка не может возникнуть без психизма матери. И потому развитие психического аппарата ребенка происходит в том регистре, в котором психически функционирует мать. В условиях ранней дефицитарности материнского управления очевидно, что первичный нарциссизм таких пациентов оказывается дефицитарным, а потому весьма хрупким.
Это приводит к тому, что для психосоматических пациентов более травматичными являются именно нарциссические потери в жизни, чем объектные.
Все, что так или иначе связано с самооценкой, идеей общественного оценивания или понятия «как правильно», оказывается уязвимым в наибольшей степени.
Вспоминая случай Матильды, мы видим, что для пациентки Пьера Марти, в жизни которой случилось очень много потерь, в том числе и смерть мужа, наиболее травматичным событием оказался арест и лишение свободы брата, о котором она заботилась с детства и чьим воспитателем себя считала. Не факт разлуки, сопереживание человеку в заключении, а именно признание его виновным и заключение. Словно это она не справилась, она не смогла предотвратить чего-то, что по ее мнению, должна была осуществить.
Как пишет Клод Смаджа, в раннем периоде развития влечений и психики, когда процесс разъединения между Я и не-Я, между субъектом и объектом еще не завершен, происходит некое травмирующее событие. Как следствие, любая объектная утрата в этой ранней конъюнктуре обязательно запечатлевается как нарциссическая потеря.
Преждевременно сформированное Я и сверхинвестиция реальности
При оператуарном функционировании очень важно разглядеть первичную нарциссическую организацию Я. Как мы уже увидели, экономические условия, с которых психическое функционирование пациента запускает движение дезорганизации вплоть до появления соматизации, необходимо искать в ранней истории пациента. В целом они связаны с пережитым опытом боли, оставившей в психике прочные следы, составляющие нарциссическую рану. Нередко в истории большого количества пациентов обнаруживается травматические переживания, похожие на описанные Ференци в тексте 1933 г., о смешении языков взрослого и ребенка», вследствие чего внутри «Я» устанавливается интранарциссическое расщепление, которое противопоставляет процессу регрессии некий процесс «травматической прогрессии». В этом процессе узнается концепция преждевременного развития (недоношенного) «Я», о котором говорил М.Фэн в 90-х годах.
Очевидно, что всё, сформированное до срока, по определению не может быть зрелым и хорошо оснащенным. М. Фэн вводит определение «императива преждевременного Я». Речь идет о предформе самоуспокоительных систем, необходимость которой обусловлена незавершенностью эротической функции, что помещает ребенка в травматическую ситуацию. Ее можно сравнить с примитивной логикой, о которой говорит Мишель Нейро в своей работе «Принципы иррационального». Для него примитивная логика соответствует психическим процедурам, появившимся преждевременно в ответ на ранние и даже трансгенерационные травмы, на той фазе развития, когда Я и внешний мир находятся в состоянии недифференцированности, нечленораздельности.
Защищая Я от вторжения тревоги, появляющейся из-за недостатка репрезентаций и бессознательных фантазмов, происходит сверхинвестиция фактического, которая особенно затрагивает область галлюцинаторного исполнения желаний.
Из-за ранних отношений со своим окружением психическое выражение аэроэротизма и инфантильных страхов еще в раннем возрасте стало переживаться субъектом как невыносимая опасность для его Я. Таким образом, основополагающим элементом развития становится подавление способности к галлюцинаторному удовлетворению желания. Эта репрессия продиктована императивом конформности Я, императивом, сначала являющимся материнской обязанностью по отношению к своему ребенку, и лишь затем встраивающимся в ментальное функционирование субъекта.
Речь здесь идет о чрезмерном развитии автономии Я, что делает его сверхадаптированным к социальной реальности, ее ценностям и нормам. Это определенное требование к Я. Я должно стереть любой индивидуальный симптом и любое аффективное выражение. Таким образом, этот императив противостоит всему тому, что окрашивает и формирует индивидуальное своеобразие, и в конце концов заменяет порядок индивидуального порядком коллективного. В конечно счете эта неистовая защита через гиперинвестицию реальности приводит к изоляции Я, к ее автономии и к разрыву связей с источником его влечений в ОНО.
Говоря языком Винникотта, мы могли бы описать данную изоляцию как пустоту в «зоне непосредственного опыта», через которую ребенок обыкновенно способен нетравматично перейти из сферы всемогущих фантазий в мир реальности, то есть главной травмой для младенца становится преждевременное вторжение реальности в его субъективность:
Такая травма возможна, например, при избыточной внешней стимуляции в первые месяцы жизни, в период безобъектности, а позднее – в любой ситуации, когда мир выходит из-под контроля ребенка, обретая свойство непредсказуемости. Таким образом, травма связывается с переживанием бессилия, и эта новая реальность не оставляет субъекту подстраховывающего опыта иллюзий.
Иллюзия – это символ; она есть то, что осознается субъектом как отличное от реальности, но при этом наделено смыслом таковой: игра во взрослых – у детей, искусство и религия – у взрослых. Иллюзию присутствия матери дает ребенку игрушка, взятая в детский сад или постель. Фотография близкого человека создает иллюзию, примиряющую с разлукой. Переходный объект – то что принадлежит сфере иллюзий – есть предтеча объекта внешнего: своего рода подстраховка для нетравматичного принятия реальности и своего места в ней.
Иллюзии насыщают пустоту, оставшуюся после ухода магических фантазий; потребность в «сотворенной» реальности отчасти удовлетворяется за счет «как если бы» – например, младенец обретает способность засыпать самостоятельно, «как если бы» мать укачивала его на руках. Это и есть, по сути, процесс формирования мира интроектов, используемых личностью впоследствии для автономного функционирования – то, чего был лишен психосоматический субъект. Неспособность к символизации не позволяет ему обходиться без реального объекта.
Для оператуарного пациента реальность имеет лишь один образ, тот, который ему явно навязывается. Он не представляет себе, что этот образ может обладать несколькими гранями. У него может быть лишь одно «правильно». Он живет в бинарном мире: это есть или этого нет. Ему не ведомы муки мышления, сомнений, колебаний, проб. Ему присущ лишь один неизменный образ мысли. Объективность, рациональность – вот единственные критерии, который он использует, чтобы оценить реальность. Однако присутствия всех этих вышеназванных клинических элементов еще недостаточно для того, чтобы говорить о наличии у определенного субъекта оператуарного состояния.
У оператуарного пациента есть кое-что еще. Это безумный пациент. В чем же состоит его безумие? Оно состоит в том, что реальность пронизывает его больше, чем это ощущается в обычной жизни. Он подчиняется ей так, как бредовый психотик подчиняется своим голосам. Именно этот, главный аспект его ментальной организации проявляется в автоматическом характере его мышления и его поведения. Именно этот аспект заставляет близких людей воспринимать его как пустую оболочку, лишенную своей субъективности.
В 1921 году Фрейд пишет эссе «Психология масс и анализ Я», выискивая клинические наблюдения, открывающие путь доступа к более глубокому пониманию Я. Известно, что это исследование привело его к выделению двух механизмов, которые организуют Я – идеализации и идентификации. Эти наблюдения заинтересовали Фрейда лишь потому, что они демонстрируют, как в некоторых коллективных ситуациях Я субъекта может претерпевать заметные трансформации своей структуры. Индивид претерпевает внутри массы вследствие ее влияния глубокое изменение своей душевной деятельности. Его аффективность чрезвычайно повышается, его интеллектуальная деятельность заметно понижается; оба процесса протекают очевидно в направлении сравнения с другими индивидами, составляющими массу. Если мы сравним психическую деятельность индивида в толпе с деятельностью субъекта, находящегося в оператуарном состоянии, то сразу же заметим, что их сближает. И у одного, и у другого мышление утрачивает свои индивидуальные качества, которые составляли его своеобразие, его уникальность. Оно становится мышлением, действующим по приказу коллектива. Оно стало коллективным мышлением, подчиненным одной-единственной модели. Оно стало не-мышлением.
Однако другой отмеченный Фрейдом аспект, а именно сверхвысокая аффективность, наоборот, отсутствует в оператуарном состоянии. Напротив, у него мы встречаем значительный недостаток аффективных манифестаций, что в полной мере иллюстрирует эссенциальная депрессия.
Фрейд пишет о том, что внушение (или, точнее, внушаемость) является примитивным и неустранимым феноменом, фундаментальным явлением психической жизни человека». Отношения индивидов в толпе, а также то, что связывает каждого с вожаком, постулируется как либидинальные. Данный пункт интересует нас постольку, поскольку мы неоднократно подчеркивали чрезвычайную чувствительность оператуарного пациента к знакам признания или осуждения со стороны социума. Вариативность его чувства самоуважения напрямую связана с данными знаками коллективной реальности, а угроза дезорганизации, особенно в соматическом плане, возникает, если его связь с «благоприятными условиями окружения» ослабевает или утрачивается.
Модификация психической деятельности индивида в толпе происходит, утверждает Фрейд, из-за процесса регрессии, затрагивающего Я-Идеал. «Психологическая масса, – пишет он в 1932 году, является собранием индивидов, которое в свое Сверх-Я ввели одно и то же лицо и которые на основании данной общности идентифицировали себя друг с другом в своем Я». Личный, собственный Идеал субъекта моментально стирается при коллективной конъюнктуре, чтобы дать место внешней фигуре Сверх-Я.
Список литературы:
1. Введение в психосоматику. Л.И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2015-2018 гг.
2. Интернет-источник: http://golenevalada.ru/blog/uilfred-bion-istoki-myshleniya-alfa-funktsiya-snovidnoe-myshlenie/
3. Психосоматика. Л. И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2016-2018 гг.
4. Рождественский Д. С. Homo Somaticus. Человек соматический. – Спб: ИП Седова Е.Б., 2009, 264 с.
5. Смаджа К. Оператуарная жизнь: Психоаналитические исследования. Пер. с фр.—М.: Когито-Центр, 2014. – 256 с. (Библиотека психоанализа).
6. Фэн М. Психоанализ и психосоматика. Статья из сборника Французская психоаналитическая школа / Под ред. А. Жибо, А.В. Россохина. Спб.: Питер, 2005, — 576 с., илл.
О понятии материнской функции
Сутью понятия «материнская функция» являются нарциссические инвестиции субъекта и его первичная нарциссическая опора.
Первичный нарциссизм является обязательной теоретической предпосылкой для фрейдовского понимания последовательности влечений в жизни ребенка. Фрейд неоднократно подчеркивал, что первичный нарциссизм представляет собой состояние, в котором находится младенец при рождении. Согласно этой концепции, идеальное место для проявления первичного нарциссизма — это жизнь в утробе. Первоначально ребенок не отделяет себя от своего окружения и может ощущать материнскую грудь как часть самого себя. Лишь постепенно, и только в процессе взаимодействия с другими, начинается психическая жизнь субъекта, в процессе дифференциации Я от не-Я.
Нарциссизм развивается из двух источников: одного внутреннего, либидинозного совозбуждения, и другого внешнего – материнских инвестиций. Фрейд полагал, что младенец становится местом проецирования нарциссизма родителей. Эти нарциссические инвестиции, исходно вторичные, делают из младенца «Его величество ребенка». Любое прерывание или недостаток этого источника инвестиций сопряжены с серьезными трудностями для жизни влечений ребенка и создают условия для развития нарциссических организаций у взрослых. Именно мать берет на себя временную работу по управлению и регулированию всеми соматическими и психическими функциями своего младенца. Именно она является тем организатором, который отсутствует у младенца в начале его жизни.
Таким образом, первичный нарциссизм характеризуется состоянием полной беспомощности младенца, переживаемое им как всемогущество за счет усилий оказывающего ему уход объекта.
То есть в основе процесса нормального формирования Я заложен тот самый полный первоначальный союз между младенцем и его матерью, а сложности и препятствия на этапе этих базовых процессов ведут к серьезным нарушениям в функционировании индивида
Для П. Марти материнская функция предполагает существование внешней опоры, которое обеспечивает лицо, бдительное в отношении эволюционных и контрэволюционных движений субъекта. Исполняя свою материнскую функцию, имеющую по большей части бессознательный характер, мать возвращает тело ребенка в состояние спокойствия и бессознательности.
По мнению П. Марти, «в идеале мать аффективно инвестирует не слишком много и не слишком мало — благодаря регулированию системы возбуждения-противозбуждения — в каждую функциональную систему (например, респираторную, пищевую, экскреторную, связанную со сном) своего младенца, потом она дезинвестирует эти системы, постепенно покидая их и, наконец, уступает и предоставляет их регулирование самому субъекту». Эта прерывистость материнских инвестиций перекликается с идеей М. Фэна о женщине, являющейся попеременно матерью и любовницей, когда она изымает свои материнские инвестиции для того, чтобы эротически инвестировать отца ребенка, их уход уступает место цензуре любовницы, создавая, таким образом, условия, в которых у ребенка могут появиться способности к истерической идентификации с желанием матери. Такие идеальные обстоятельства представляют собой прелюдию к фантазматической жизни.
О сходстве и различии между материнской функцией в паре мать-младенец и терапевтической функцией в отношениях терапевта и оператуарного пациента довольно подробно писал Пьер Марти. Аффективные инвестиции близкого объекта (младенца или пациента), исходящие от матери или от аналитика, становятся функцией, которая не возникает сама по себе, а должна быть еще осмыслена.
М. Фэн в своем исследовании «материнской функции по П. Марти» небезосновательно подчеркивал вовлеченность Сверх-Я, присутствующую в понятии функции. Обычно эта функция вписывается в ткань социальных отношений между индивидами.
Наличие материнской функции предполагает, что инвестированный ею субъект знает ее цель и научился ею управлять. Также предполагается, что субъект, вновь инвестированный этой функцией, интегрируется в свою очередь, в ансамбль значимых кодифицированных связей, которые существуют еще до нее и которые она, вероятно, сможет изменить и улучшить, сохраняя начальную цель, остающуюся главным образом целью самосохранения, но не индивидуального, а коллективного порядка. С этой точки зрения можно считать, что материнская функция охватывает задачу сохранения рода.
Здесь мне хотелось бы вспомнить последователя Мелани Кляйн, известного представителя британской школы психоанализа Уилфреда Биона, и одно из базовых понятий его психоаналитической концепции, а именно понятие Альфа-функции (α -функции).
α-функция – концепт, с помощью которого Бион попытался смоделировать и представить, как может происходить становление психического опыта, каким образом человек из рецептивного и воспринимающего существа становится мыслящим и способным переживать эмоциональный опыт, с которым сталкивает его жизнь, и находить смысл, который помогает ему на этом непростом пути.
α -функция – фундамент, точка отсчета функционирования психики, с которой начинается сложная переработка сенсорного, чувственного и эмоционального опыта, всех раздражителей, поступающих из окружающей среды. Все эти необработанные импульсы, впечатления и отклики на раздражители трансформируются благодаря α-функции в визуальные образы α-элементы, которые в свою очередь становятся исходным материалом для дальнейшей переработки мышлением, а также для мыслей сновидения, сновидного мышления. α-элементы пригодны для запоминания и дальнейшего использования психикой.
Первоначально α-функцию для каждого человека выполняла мать. Маленький ребенок, младенец еще не способен перерабатывать собственный эмоциональный и телесный опыт, и мама становится для него его мыслительным аппаратом, помогая ему справляться со сложным опытом, придавая значение этому опыту и смысл, обозначая переживаемое словами, переводя в образы, способные успокоить ребенка, дающие ему возможность засыпать и видеть сны. Мать помогает ребенку справляться с хаосом. Её фантазии, ревери, мечтания в отношении малыша — все это становится их общим переживанием, в котором маленький человек обретает самого себя и вбирает эту способность к α-функции, которой так щедро делится мать. Её нежный шепот, теплые прикосновения, укачивания, колыбельные песни, смешные гримасы и слова, ее улыбки, смех – весь этот нехитрый на первый взгляд арсенал становится важнейшим опытом для малыша, формирующим основу его психического пространства.
Если же этих коммуникаций не хватало, тогда у ребенка не формируется способность к α -функции. В этом случае мы имеем дело с травмой, с невозможностью перерабатывать эмоциональный опыт, справляться с телесным напряжением, аффектами, импульсами, фрустрациями.
Чтобы понять причину плохо работающей α -функции, Бион также исследовал ситуацию отсутствия матери. Он называет это переживание «не-вещь». Мать отсутствовала физически или психически, поэтому она не могла переработать переживание ребенка, не могла их вместить в себя. И ребенком это могло переживаться как катастрофа, которую вследствие недостаточно развитого психического аппарата невозможно было помыслить, понять, а можно было только отбросить, избавиться, отвергнуть ее. Но это неинтегрированное, не переваренное в α, тем не менее оказывается где-то размещено.
Об этом же пишет Д. В. Винникотт, говоря, что индивид наследует процесс созревания. Он осуществляется постольку, поскольку существует поддерживающее окружение и настолько, насколько оно существует. Поддерживающее окружение – сложное явление и заслуживает специального изучения само по себе; его существенная особенность – то, что оно само развивается неким образом, адаптируясь к изменяющимся потребностям растущего индивида.
Индивид переходит от абсолютной зависимости к относительной независимости и независимости. В норме развитие происходит со скоростью, не превосходящей скорости нарастания сложности ментальных механизмов, связанной с нейрофизиологическим развитием. Поддерживающее окружение может быть описано как холдинг (“содержание”), развивающийся в уход, к которому добавляется объектное присутствие. В таком поддерживающем окружении индивид совершает развитие, которое можно классифицировать как интеграцию, к которой добавляется проживание (или психосоматическое единство) и, затем, объектные отношения.
Возвращаясь к описанию материнской функции, данному П. Марти, мы встречаем напоминание, предложенное Фрейдом в работе «Очерки по теории сексуальности (1895) описание опыта удовольствия, который структурирует и формирует Я. Для того, чтобы понять, каким образом потребности тела находят свое разрешение в опыте удовольствия, Фрейд допускает необходимость внешнего вмешательства; это требование связано с тем, что младенец находится в состоянии первоначальной беспомощности (неотении).
Важность объединения природы этого внешнего вмешательства и качеств, необходимых матери (или ее заместителю) для осуществления материнской функции, очень наглядно видна из процитированного далее текста Фрейда: «Возбуждение может быть подавлено лишь при помощи вмешательства, способного быстро остановить это высвобождение внутри тела. Это вмешательство требует, чтобы произошла некоторая модификация вовне (например, появление пищи, близость сексуального объекта), модификация, которая в качестве «специфического действия» может осуществляться только определенными средствами.
Человеческий организм на этих ранних стадиях не способен вызвать это специфическое действие, которое может быть реализовано лишь с внешней помощью и лишь в такой момент, когда состояние ребенка попадает в поле внимания хорошо осведомленного человека. Ребенок встревожил его тем, что произошла разрядка на пути внутренних изменений (например, ребенок закричал). Путь разрядки приобретает, таким образом, вторичную функцию крайней важности: функцию бессловесного взаимопонимания. И таким образом изначальное бессилие человеческого существа становится первоисточником всех моральных мотивов».
В психоаналитической ситуации аналитик выполняет для анализанда эту функцию, помогая восполнять пробелы и недостаточную работу α -функции пациента. Материнская функция терапевта предполагает кодификацию психотерапевтической практики с целью сохранения здоровья пациента.
У психосоматических пациентов медицинская функция временно замещает по своему значению материнскую функцию регрессивной природы. Ее слабость состоит в том, что она зиждется на внешней реальности, коллективной и относительно недифференцированной природы, а не на качестве интериоризированной материнской функции. Без поддержки либо близкого окружения, учитывающего психические изменения, произошедшие с ним, либо работы с психоаналитиком, при отказе или отдалении от медицинской опоры, у психосоматического пациента вновь появляется риск провалиться в пустоту эссенциальной депрессии.
Список литературы:
1. Введение в психосоматику. Л.И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2015-2018 гг.
2. Интернет-источник: http://golenevalada.ru/blog/uilfred-bion-istoki-myshleniya-alfa-funktsiya-snovidnoe-myshlenie/
3. Психосоматика. Л. И. Фусу. Материалы лекций Института психологии и психоанализа на Чистых прудах, 2016-2018 гг.
4. Смаджа К. Оператуарная жизнь: Психоаналитические исследования. Пер. с фр.—М.: Когито-Центр, 2014. – 256 с. (Библиотека психоанализа).
5. Энциклопедия глубинной психологии. Том I. Зигмунд Фрейд: жизнь, работа, наследие. Пер.с нем./ Общ. ред. А.М. Боковикова. – М.: ЗАО МГ Менеджмент, 1998. – 800 с., илл.
