Депрессия и творчество

Перечитывая в который уже раз Финна Скэрдеруда, вновь нахожу прекрасное.

«Без наклонности к меланхолии нет психики,
а есть лишь внешнее поведение». Ю.Кристева

Фрейд понимает меланхолию как неизбежную печаль. Введенное им понятие работа скорби, возможно, отражает влияние индустриальной эпохи.

Меланхолик тоскует о потерянном объекте любви, но и в тоже время ненавидит его, потому что тот его покинул. Это типичная реакция печали. Меланхолик не осознает своей агрессивности по отношению к утерянному, но идентифицируется с ней и направляет эту агрессию на самого себя. Меланхолик не может примириться с потерей, отказывается принять ее, как это делают другие скорбящие люди. Он мысленно воссоединяется с потерянным объектом и тем самым его сохраняет и оберегает. Для скорбящего о потере мир пуст. Для меланхолика пуст не только мир, но и его собственное Я. Роковым для него оказывается то, что от потерянного объекта он может освободиться лишь в том случае, если атакует самого себя.

Юлия Кристева считает меланхолию эпидемией нашего времени. Современный человек все больше страдает от пустоты, скуки, бессмысленности; наряду с этим его типичной характеристикой являются отвлекающие маневры нарциссической мании величия. Она пытается приблизиться к интересующим нас формам «страдания от отсутствия» – печали и депрессии.

Ее замысел противоположен фрейдистской редукции; она пытается реабилитировать высшее значение меланхолии. В 1987 году в свет вышла ее книга «Черное солнце. Депрессия и меланхолия». Кристева указывает на красоту как на обратную сторону меланхолии. Печаль, преходящесть и красота связаны, как цветение, увядание и возрождение.

Может ли красота навсегда возродить потерянный объект?

«Вместо смерти, – пишет Кристева, – и для того, чтобы не умирать смертью других, я созидаю что-то или преклоняюсь перед чем-то – произведением искусства, идеалом, который создает мой дух, чтобы выйти из себя и впасть в экстаз. Как прекрасно суметь заменить все прошлые духовные ценности!»… «Словно блестящее платье, скрывающее жирное тело, красота проявляется как дивное лицо утраты; она преобразовывает утрату, чтобы вдохнуть в нее жизнь… Если бы мы смогли пройти все стадии меланхолии и начать снова интересоваться жизнью, то увлеклись бы красотой. Мы узнали бы о человеке, которому удалось найти царственный путь к преодолению боли утраты. Этот путь для того, кто кричит от боли, – путь музыки, тишины и смеха… прекрасный объект, которому удалось возвысить нас до своего мира, сияет ярче, чем все любимые или ненавистные причины болезни и скорби».

Кристева разделяет фрейдистское понимание депрессии как невыносимой печали; однако она идет дальше. Наблюдение Фрейда над тоской и меланхолией связаны с утратой чего-то знакомого. Утраченное знакомо, поскольку находит выражение в символической форме. Оно связано с языком.

Кристева исследует утраченное, не связанное с языком. На практике это выражается через раннюю утрату, так называемые первичные нарциссические состояния. Хотя нарциссическая депрессия и является тоской, но это не тоска из-за утраты определенного объекта, поскольку она начинается тогда, когда ребенок еще не в состоянии воспринимать объекты. Это тоска о неком «обстоятельстве».Это обстоятельство представляет из себя безымянную, хаотическую действительность, еще не различающую между Я и «другими», которые нас привлекают и отталкивают. Здесь речь идет уже не о позитивном или негативном отсутствии, но о нехватке отсутствия.Человек не может тосковать о потере этого обстоятельства, так как сам не знает, чего ему не хватает. Эмоции меланхолика – ярость, любовь, страх, ненависть – заперты вместе с этим «обстоятельством» в склепе.

В предисловии к норвежскому изданию «Черного солнца» Торил Мой пишет: «Депрессивная меланхолия (тоска) – это некий эрзац утраченных чувств. Бесконечная тоска обволакивает субъекта и защищает его Я от фрагментаризации». Тоска – это то, за что можно держаться, некий внутренний объект.

Кристева считает, что меланхолик утратил контакт со своими корнями и не верит в язык: язык для него пуст и невыразителен.

Его речь может быть хорошо развита и правильна, но она монотонная и безжизненна. Мир человека, страдающего депрессией, выглядит пустым и бессмысленным. Даже в своем родном языке он ощущает себя чужим. «Слова меланхолика – это маска, прекрасный фасад, одетый в чужой язык».

Может ли человек вылечиться от депрессии творчеством? Может ли ему помочь писательство? Наверняка оно оказывает такое же освобождающее действие, как устная речь.

Я думаю о Джакометти^* в его ателье. Его скульптуры исчезали и превращались в пыль, но тут к нему пришла спасительная идея. Его способность с неслыханной силой выражать отсутствие сделала из него великого мастера современной меланхолии. Безымянное «обстоятельство» превратилось у него в нечто полное смысла. На смертном одре он должен был бы сказать: «Теперь я вновь воссоединюсь со своей матерью».

Я смотрю на его скульптуру Джакометти «Женщина из Венеции». Две человеческие руки создали образ бесконечного одиночества. Это одиночество, доведенное до предела. Из глубоких, как кратеры, глазных впадин глаза смотрят куда-то вдаль невидящим, пустым взглядом. Истощенные скульптуры Джакометти выглядят раненными, абсолютными и бескомпромиссными; в этом ему нет равных. Эти скульптуры твердо стоят на ногах, никуда не уходят и утверждают свое собственное состояние. В этом есть некая особая красота…

Смерть для человека не всегда бывает угрозой – она может явиться и освобождением. Настоящая угроза заключается в том, что живой человек начинает чувствовать себя как мертвый. Он перестает воспринимать действительность…

Для людей, погруженных в глубокую депрессию, разговоры о творчестве могут показаться грубой романтикой, солью на раны; однако именно тяжесть их состояния может быть той темной материей, которая приводит в действие наши творческие силы. Меланхолия всегда идет рука об руку с чувством утраты и пониженной самооценкой. Утрата будит потребность вернуть утраченное. Результат не бывает идентичен потерянному, но предлагает другую форму питания, поскольку представляет символизацию…

* Альберто Джакометти (1901 – 1966) известен своими филигранными бронзовыми скульптурами, которые обнажены до самых костей. Это искусство после Освенцима и Хиросимы. Джакометти словно придал форму современной меланхолии.

Ив Бонфой выдвигает предположение, согласно которому Джакометти всю свою жизнь стремился к тому, чтобы вернуть нечто невозможное – связь с совершенным и при этом безжалостно отсутствующим материнским образом. Мать Альберто Джакометти была очень строгой женщиной с сильным характером. В своем искусстве Джакометти говорит о недостатке жизненно необходимой пищи. В октябре 1962 года ему был поставлен диагноз рак желудка.  Чем дальше, тем меньше он мог есть; в январе 1966 года Джакометти скончался. Можно сказать, что его тело открыло его тайну.

Процитировано из книги Финна Скэрдеруда «Беспокойство. Путешествие в себя».