Психоаналитическая психотерапия
Очень люблю в профессиональной литературе обнаруживать красиво, просто изложенные и созвучные собственному мировоззрению тексты любимых основоположников, учителей и супервизоров.
Великолепная Нэнси МакВильямс как раз один из таких авторов, PhD, психоаналитик, преподаватель, чье восприятие, переданное посредством написанных ею профессиональных текстов, весьма созвучно моему.
Это несказанно радостно и приятно.
Поделюсь некоторыми выдержками из первой части её практического руководства «Психоаналитическая психотерапия».
«Главная идея психодинамических подходов к оказанию помощи людям состоит в том, что чем более мы честны с собой, тем больше у нас возможностей жить счастливо и с пользой.
Общей целью различных терапевтических подходов внутри психоаналитического пантеона является содействие в повышении способности осознавать то, что не является сознательным, то есть признавать то, что трудно или больно видеть в самих себе.
Клинические и теоретические работы по психоанализу всегда сосредотачивались на выявлении мотивов, не очевидных для нас, на том основании, что осознание отрицаемых частей нашей психики освободит нас от необходимости тратить время и силы на то, чтобы удерживать их в бессознательном. Таким образом, больше внимания и энергии останется на выполнение сложной задачи жить разумной, плодотворной и счастливой жизнью.
Бион отметил, что психоанализ располагается на пересечение двух вершин: медицинской и религиозной. Примером медицинской стороны психодинамической практики служат недавние попытки Кернберга и его коллег разработать стардантизированное лечение для пограничной личностной организации. Современная литература по неврологии, химии мозга и субъективности, а также изменениям, возникающим в аналитической терапии, также принадлежит к оси медицины. Отмечая равную по важности «религиозную» вершину, Бион привлекал внимание к измерению, которое часто описывается как экзистенциальные, эмпирические, гуманистические, романтические, совместные или исследовательские пути поиска ответов на (не имеющие ответа) общечеловеческие вопросы.
Психодинамические виды терапии характеризуются: 1) сосредоточенностью на аффекте и выражении эмоций; 2) исследованием стремления пациента избегать определенных тем или препятствовать своими действиями терапевтическому прогрессу (то есть работой с сопротивлением); 3) выявлением у пациента паттернов действий, мыслей, чувств, опыта и отношений (объектных отношений); подчеркнутым вниманием к прошлому опыту; 5) сосредоточенностью на межличностном опыте; 6) подчеркнутым вниманием к терапевтическим отношениям (перенос и рабочий альянс); и 7) исследованием желаний, сновидений и фантазий (интрапсихическая динамика)…
Существует определенный склад ума, побуждающий к психодинамическому мышлению и практике. Он с трудом поддается описанию, частью вследствие того, что во внимание принимается невербальный и довербальный опыт…
Современное психоаналитическое учение все более открыто проявляет внимание к духовным потребностям и стремлениям человека.
Любого, кто практикует аналитическую терапию длительное время, поражает то, сколь неслучайны «выборы», которые делают люди. Мы рационализируем свои поступки, но, подобно субъекту подвергшемуся постгипнотическому внушению, который придумывает объяснение тому, почему он безотчетно совершил какое-то действие, мы редко, если вообще когда-то, знаем все определяющие наше поведение факторы.
Влюбленность — одно из немногих общих для всех переживаний, благодаря которым большинство людей понимает, в сколь незначительной степени они способны контролировать эмоционально насыщенные ситуации, в которых оказываются. Дети легко возбудимых родителей часто ищут возбуждения; дети небрежных родителей так или иначе находят партнеров, которые пренебрегают ими. Дочери отцов-алкоголиков жалуются на свою привлекательность для мужчин с алкогольной зависимостью; сыновья депрессивных матерей могут как мотыльки лететь на огонь несчастных женщин. По этой же причине у садистов есть чутье на мазохистов, а педофилы умеют читать в глазах ребенка замешательство или уязвимость для манипулирования , благодаря которым они будут вероятнее терпеть домогательства….
Люди часто осознают, что у них есть «тип» любовного объекта, чья привлекательность для них неотразима, хотя они редко до конца понимают, почему такой человек является их типом.
Один мужчина, которого я лечила, ребенком привыкший заходить каждое утро на кухню, чтобы увидеть свою мать-алкоголичку, уставившуюся в пространство с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой, «необъяснимо» влюбился в женщину, которую впервые заметил в столовой своего университета, уставившуюся в пространство с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой.
Некоторые люди пытаются найти партнера, который был бы прямой противоположностью проблемного родителя, однако начиная строить отношения с человеком, которого они считали противоядием, обнаруживают, что их ранний опыт тем не менее зловеще воскресает в новых отношениях. К примеру, одна моя пациентка, отец которой время от времени прибегал к насилию, влюбилась в убежденного пацифиста, в того, кто, как ей казалось, всем сердцем был предан идее ненасилия, и ей никогда больше не придется жить в страхе. Спустя несколько месяцев после свадьбы и немалого числа драк она стала все больше убеждаться в том, что идеологический пацифизм ее мужа являлся выражением не полностью удавшейся попытки противостоять своим собственным насильственным тенденциям. Она снова переживала из-за того, что мужчина, с которым она жила, был опасен. В терапии она выразила изумление по поводу того, как она устроила все так, чтобы «найти» отца, несмотря на усердные сознательные попытки потерять его.
Любопытство по поводу совместного функционирования бессознательных мыслей, чувств, образов и побуждений в каждом человеке является двигателем приверженности терапевта своему делу и опорой мужества пациента все больше и больше изучать себя и самораскрываться. Представление о том, что мы, как терапевты, не знаем, чему научит нас пациент, является одновременно реалистичным и исцеляющим. Часто можно слышать сравнение роли аналитического терапевта, роли, которая претендует на власть над процессом, но колеблется в отношении содержания с ролью новатора, прокладывающего путь, или гида. Если идешь сквозь незнакомые джунгли, нужно чтобы рядом был кто-то, кто знает, как преодолеть этот участок, не подвергая себя опасности или не ходя кругами. Но гиду не обязательно знать, где из зарослей появятся двое; он лишь располагает средствами для того, чтобы сделать путешествие безопасным.
Мыслящий практикующий аналитик слушает каждого пациента, будучи открытым возможности того, что такие конструкции могут не подтвердиться. То, что Фрейд называл «свободно плавающим вниманием», то, что Бион, а позднее Огден называли «мечтание», то, что Кейсмент называл «несфокусированным слушанием», вероятно, представляет собой sine qua non (то, без чего невозможно) аналитической установки: восприимчивость ко всему, что себя проявляет, и любопытство относительно множества значений, которые могут у этого быть.
Психодинамическое мышление пропитано насквозь убежденностью Гарри Стек Салливана в том, что «мы все в большей степени просто люди, нежели кто-то еще». В этом отношении практикующие аналитики разделяют взгляды гуманистических, экзистенциальных и клиент-центрированных терапевтов.
…
В очень значимой своей работе Кристофер Боллас сделал известное теперь замечание: «… чтобы найти пациента, мы должны искать его внутри себя». Сосредоточенность на идентификации и эмпатии выходит за рамки концептуальных предпочтений и затрагивает проблему эффективности. Главный «инструмент», которым мы располагаем в наших попытках понять людей, приходящих к нам за помощью, это наша эмпатия, а главный «проводник» этой эмпатии – наша личность. Какой бы ни была польза более интеллектуальных аспектов нашего понимания (наших теорий, исследований и клинических отчетов), наша способность «улавливать» пациента (или точнее приближаться к пониманию, которое неизбежно будет лишено полноты или идеальной точности), и с пользой передавать наше понимание ему, основывается главным образом на наших интуитивных и эмоциональных возможностях. Доставляющей удовольствие и одновременно утомительной в психодинамической работе является постоянная необходимость продолжать двигаться взад и вперед, пытаясь проникнуть в субъективность пациента, а затем выбраться оттуда и переработать этот опыт погружения.
Тесно связанная с идентификацией и эмпатией является предположение о том, что субъективность, далекая от того, чтобы быть врагом истины, может обеспечивать гораздо более полное понимание психологических феноменов, нежели только объективность.
Опасности субъективности хорошо известны: мы легко можем искажать факты в угоду нашим личным потребностям; нас всех сдерживает наше личное прошлое, убеждения и ограничения; мы не можем создать систему научных знаний без объективно полученной надежности и валидности. Но объективность тоже полна трудностей. Исследователи, стремящиеся к объективности, часто игнорируют данные, которыми нельзя оперировать, манипулировать или которые нельзя подвергать всевозможным клиническим испытаниям.
Несколько лет назад внимание неврологов привлек мужчина, чьи лобные доли вследствие травмы были повреждены таким образом, что он не испытывал никаких эмоций. С физиологической точки зрения он мог бы являться образцом «рационального человека»…
Все его решения диктовались разумом и логикой, а не такими аффективными процессами, как сочувствие, эмоции и интуиция. Решения этого мужчины поражали тем, что зачастую они были странными, а иногда и явно тупиковыми. Без эмоциональности он, казалось, лишился способности понимать весь смысл своих выборов. Этот мужчина был судьей; после травмы он ушел со своей должности, поскольку понял, что для того, чтобы вершить правосудие, нужно быть способным к сочувствию в отношении различных человеческих мотивов. Его несчастье заставляет вспомнить мудрость Платона, представлявшего себе человеческий разум возницей, которому для того чтобы двигаться вперед, нужна не только белая лошадь воли, но также темная лошадь страсти.
Фрейд в своих терапевтических начинаниях рано понял, что существует разница между интеллектуальным и эмоциональным инсайтом. То есть мы можем что-то «понимать» умом и все же совсем этого не понимать. Чтобы измениться, мы должны почувствовать свое состояние нутром, а не мозгом. Начиная с Фрейда, психодинамические, экзистенциальные и гуманистические терапевты вновь и вновь совершали это открытие.
Есть нечто, что мы относим к категории под названием «аффект», что является необходимым условием осмысленного понимания и истинных изменений. Опыт показывает, что большинство людей не осуществляет сепарацию и индивидуацию и не проходит к позитивному принятию своего прошлого, не пройдя период переживания гнева и даже ненависти к человеку, семье, сообществу или идеологии, из-под влияния которых они освобождаются. Любое известное общество ожидает, что будет иметь место процесс горевания, прежде чем человек, потерявший близкого, сможет вернуться к нормальной жизни. Патогенные события перестают быть травматичными, когда эмоциональные реакции на них можно выразить словами. У чувств есть своя собственная мудрость…
Практикам не остается ничего другого, кроме как иметь дело с аффектами: боль, враждебность или возбуждение клиента могут невыразимым образом заполнять пространство между двумя людьми. Аффекты заразны: они вызывают в нас множество сложных эмоциональных реакций… Субъективное погружение терапевтов , как сознательное, так и невольное, в выраженные и невербализированные эмоции своих пациентов остается одним из главнейших источников информации, которые у нас имеются относительно того, что «не так» с человеком, как он переживает проблему, что могло произойти, чтобы возникла проблема, и какие эмоциональные процессы могут быть необходимы для того, чтобы проработать трудность.
Далее, я бы предположила, что частью психоаналитического склада характера является тяготение к сильным эмоциям, наслаждение ими или неспособность их ослабить. Я заметила, что те выпускники Ратгерского университета, которых наиболее глубоко захватили психоаналитические идеи, зачастую также увлечены искусством: поэзией, музыкой, театром, танцами и другими областями, где задействованы сильные эмоции. Одна моя студентка назвала себя «аффективной наркоманкой». Существуют также индивидуальные различия в том, в какой степени, по нашему мнению, мы контролируем свои эмоции. Некоторые творческие и влиятельные авторы-психоаналитики определяли свою личность как шизоидную, состояние, включающее ощущение «повышенной проницаемости» для сильных чувств. Тех из нас, кому не остается ничего другого, кроме как быть переполненными эмоциями, психоаналитические идеи могут привлекать потому, что они придают словесное выражение нашему аффективно нагруженному опыту и помогают нам придать смысл нашей насыщенной, настойчиво заявляющей о себе, внутренней жизни. В этом отношении я слышала от нескольких коллег с данным складом характера их замечания о том, что они «не приспособлены» выполнять никакую другую работу, кроме психоаналитической. В период, когда психоанализ был окружен ореолом медицинского престижа, многие аналитики были, возможно, чересчур склонны к интеллектуализации и относительно непроницаемы для сильных эмоций, но в последние десятилетия этот род практиков, кажется, бесследно исчез с терапевтической сцены… в особенности, когда терапевты стали работать с более «трудными» пациентами.
Конечно, мы должны размышлять над смыслом выражаемых пациентом эмоций и сдерживать естественное стремление действовать под влиянием наших чувств в то время, когда мы это делаем. И конечно мы помним, что именно пациента, а не терапевта, просят давать в кабинете полную волю чувствам. Однако мы крайне внимательны к своим субъективным реакциям на эмоции клиентов и ценим то, чему учились, поступая таким образом.
Психодинамические клиницисты считают, что индивидуальная психология и психопатология определяются сложными взаимоотношениями между жизненным опытом, конституцией индивида и задачами нормального развития. Они рассматривают лечение как возможность того, что новый человек, терапевт, будет способствовать успешному процессу развития, который естественным образом разворачивается в атмосфере безопасности и честности…. И хотя аналитические терапевты могут надеяться на то, что их пациенты, в конце концов, включат их в свой внутренний мир в качестве «новых объектов» – то есть в качестве внутренних голосов, значительно отличающихся от тех людей, которые, как кажется их клиентам, причинили им вред – они признают, что из-за стойкости бессознательных представлений они неизбежно будут восприниматься как старые объекты. Как следствие, они ожидают, что им придется вбирать в себя сильные негативные аффекты, связанные с ранним болезненным опытом, и помогать клиенту понять такие реакции, чтобы их преодолеть и научиться чему-то новому, достигающему уровня бессознательных структур.
Большинство людей в психоаналитическом сообществе были поражены мудростью, содержащейся в высказывании Джея Гринберга, согласно которому, если терапевт не воспринимается в качестве нового, хорошего любовного объекта, лечение никогда по-настоящему не продвигается, но если терапевт также не воспринимается в качестве старого плохого объекта, лечение может никогда не закончиться…
Со временем каждого терапевта начинает поражать то, как трудно найти способ говорить с кем-то, избегая включения в существующие личностные структуры этого человека. Психоаналитические подходы к оказанию помощи людям разделяют такую направленность лечения, при которой имеют место близкие, крайне личные, аффективно насыщенные отношения, в которых оба участника постепенно начинают осознавать природу бессознательных представлений пациента и преодолевать их ради новых способов воспринимать мир и действовать в нем».
Процитировано по книге Нэнси МакВильямс «Психоаналитическая психотерапия: Руководство практика», пер.с англ.– Ижекск: ERGO, 2016. — XXIV, 392 с.–(Серия «Линии психоанализа»).
