Комплекс жертвы

Спасибо transurfer за ссылку на интервью с психоаналитиком, ректором Института практической психологии и психоанализа Еленой Спиркиной о комплексе жертвы.

На рутубе:
часть первая
часть вторая

Текстовый вариант:
часть первая, скачать
часть вторая, скачать

Вот цитата оттуда:

- Мазохисты – это люди, которые в детстве выдержали слишком много страданий. Как правило, это дети, родители которых тоже имеют серьезные психические проблемы. Это дети, которым на своих плечах пришлось вынести все психические проблемы своих родителей. Это дети, при которых родители могли драться, ссориться, уходить из дома, угрожать убить другого человека. Или выросшие в семье, где по отношению к детям было много жестокости и унижений. Это люди, которые настолько знают эти страдания, настолько много пережили страданий, что они начинают от безвыходности, от отчаянья, от того, что нет выхода, они начинают извращенным образом получать удовольствия от своих страданий. Они привыкли страдать, и для них вся дальнейшая жизнь – это сплошные страдания. Они привыкли бессознательно ставить себя в ситуации, где они опять, снова, оказываются жертвой. Далее

Необходимое зло

В последнее время все чаще стала сталкиваться с темой злости на родителей, а вернее – с вопросами клиентов о смысле этой самой злости, когда прошлое давным-давно прошло и изменить ничего нельзя.  И вот пока я сама зрела написать, нашла прекрасный пост imja как раз об этом. Очень рекомендую.

НЕОБХОДИМОЕ ЗЛО

Одна из вещей, которые я слышу из сессии в сессии от клиента к клиенту: зачем злиться на тех, кто причинил тебе боль в прошлом, когда ты был беспомощен – это же бесполезно?

Я не знаю, откуда берется это утверждение (хотя понятно, что культура-родители, но вот в какой момент это происходит – неизвестно), но ничего более бессмысленного и опасного я лично придумать не могу.
Прощать – да, необходимое умение. Прощение обеспечивает свободу и возможность идти дальше. Но прощать, не обидевшись и не разозлившись – безумие. Человек таким образом как бы говорит: «ок, не случилось ничего страшного». А подсознание в этот момент вопит на всю громкость: «Какого черта? Меня тут чуть не убили, на минуточку! Ты что, с ума сошел? Ты чего, не понял? Тогда на тебе – еще раз, чтобы дошло!».
И происходит то самое опасное: ситуация повторяется. Человек сам строит себе условия, в которых он снова будет наедине с болезненной ситуацией, чтобы в этот раз осознать, что это опасно и попробовать справиться. Или разозлиться. Или сделать хоть что-нибудь. Далее

Lie to me

Новая заметка Анастасии Фокиной о последствиях детских травм.

Многие травмированные люди, особенно те, кто перенес насилие – психологическое или физическое – тоже в глубине души боятся разоблачения.
Они верят, что их наказывали-били-унижали-стыдили за дело. Почему верят? Потому что дети вообще склонны доверять взрослым, иначе на что им еще опираться? И если за дело – то самое главное скрывать кто-я-есть-на-самом-деле.
И хоть они уже давно выросли – я работаю со взрослыми людьми – в душе они всё также продолжают верить тем, кто их унижал и насиловал. Почему? Далее

«Уже поздно»: почему это выбирают?

     Глубокая статья о том, почему иногда проще сказать, что «уже ничего нельзя изменить… »
Рекомендую.

     Избегание экзистенциальной вины

  «Когда базисная [прирожденная] сущность личности отрицается или подавляется, человек заболевает, иногда явно, иногда скрыто… Эта внутренняя сущность хрупка и чувствительна, она легко уступает стереотипу и культурному давлению… Даже будучи отрицаема, она в тайне продолжает жить, непрестанно требуя актуализации… Каждое отступничество от собственной сущности, каждое преступление против своей природы фиксируется в нашем бессознательном и заставляет нас презирать себя».

                            Абрахам Маслоу

  Быть уверенным, что «мне уже поздно», а негативное состояние или ситуация непоправимы, люди нередко предпочитают для того, чтобы избегать экзистенциальной вины.

 Об этом много писал так любимый мною Ирвин Ялом в книге «Экзистенциальная психотерапия»:
«В терапии, основанной на экзистенциальной точке зрения, «вина» имеет несколько иной смысл, чем в традиционной терапии, где она обозначает эмоциональное состояние, связанное с переживанием неправильных действий – всепроникающее, высоко дискомфортное состояние, характеризуемое тревогой в сочетании с ощущением своей «плохости» (Фрейд отмечает, что субъективно «чувство вины и чувство неполноценности трудно различимы»). (…) Далее

О чувстве вины

Отличная статья о том, что такое чувсвто вины, каковы запускающие его механизмы и для чего люди им пользуются, а еще о разнице между «быть виноватым» и «чувствовать себя виноватым»; о разнице между деструктивным ощущением «виновности» и конструктивным переживанием совести и ответственности, а так же о телесных и невротических проявлениях чувства вины…
Автор статьи – Елена Лопухина.

Разобраться с тем, что это такое – чувство вины – совсем не просто. Одни считают его социально полезным и даже необходимым внутренним регулятором поведения, а другие утверждают, что это болезненный комплекс.
Само слово «вина» часто используется как синоним чувства вины, в то время как первоначальный смысл этого слова иной. «Вина – провинность, проступок, прегрешение, грех, всякий недозволенный, предосудительный поступок». (Толковый словарь русского языка» В.Даля).

Изначально слово вина означало либо сам реально нанесенный ущерб, либо материальное возмещение нанесенного ущерба. Виновный – тот, кто нарушил законы или договоренности и должен возместить нанесенный ущерб. Далее

Fawn response или «стратегия олененка»

Большое спасибо transurfer за перевод интересной статьи. Публикую с незначительными изменениями переведенного текста.  Итак

Pete Walker, автор данной статьи, пишет об одной из стратегий выживания травмированных детей, обозначив ее как «стратегию олененка» (fawn response). Вероятно, слово он подобрал такое, чтобы по первой букве совпадало с остальными стратегиями fight/ flight/ freeze (бей/ беги/ замри), а также потому, что существительное fawn означает олененка, а глагол to fawn – лебезить, подлизываться, вилять хвостом.
Автор убежден, что во многих случаях именно эта стратегия приводит в будущем к созависимому поведению.

Развивается эта стратегия потому, что все остальные стратегии оказываются недоступны. Например, с очень раннего возраста ребенок усваивает, что протестовать в ответ на насилие – себе дороже, потому что получишь еще больше насилия. Таким образом – отпадает опция «бей» (протестуй, сражайся и т.п.). Что интересно, многие родители больше всего не выносят, когда ребенок именно огрызается в ответ (а не дерется или убегает). Далее

Драконы и их пища

       Нарциссические черты есть у каждого.
Однако степень их проявления выражена у всех по-разному: от отдельных, «здоровых» проявлений нарциссизма, до «злокачественной», практически полностью исказившей ядро человеческой личности патологии. В нашей (российской)  культуре, к сожалению, этот феномен встречается на каждом шагу. Некоторые психоаналитики говорят о современной «эпидемии нарциссизма». Я полностью согласна с таким неутешительным «приговором».

Занимаясь подборкой тематических статей, предназначенных не для специалистов-психологов, а для не владеющей специальной психологической терминологией, но увлеченных идеей самопознания людей, продолжаю  публиковать найденное мной о нарциссизме, нарциссической травме, проявлениях и печальных последствиях этого феномена.

На этот раз хочу представить пост Анастасии Фокиной «Драконы и их пища».

     Драконы и их пища Далее

О насилии и близости

Новая заметка от Анастасии Фокиной. Как всегда – рекомендую по причине важности, доступности  и полезности.

НАСИЛИЕ и БЛИЗОСТЬ

Хрупкость, излишняя ранимость, неустойчивость к агрессии – своей и чужой – следствие перенесенного насилия, и далеко не обязательно физического.
Также следствием такового является такая загадочная для многих психическая защита как страх близости.
Близость – это способность переносить ДРУГОГО человека (не такого, как сам субъект) со всеми его чувствами и процессами, очень близко, рядом, будучи толерантным к различиям, и не теряя своих чувств и процессов. Это приятно, но одновременно и страшно, а для многих сохранять себя рядом с другим вообще невозможно.

Ведь когда-то, в момент перенесенного насилия, человек бессознательно решает – больше никогда ничто не нанесет мне такой боли, такого вреда, как то, что случилось сейчас, больше никто другой, отличающийся от меня, не приблизится ко мне настолько, чтобы причинить мне вред. Ведь насилие – это всегда разрушение границ, то есть фактически слияние. А для близости также необходимо в какие-то моменты пропустить другого внутрь своих границ, размыть их, растворить, войти в слияние. Но и выйти. Человек, перенесший насилие, не может выйти, оставшись в своих границах, его границы нечетки, неясны ему самому, он даже не всегда знает, что подвергался насилию и часто не осознает, что чувствует по отношению к близости, к приближению другого. Далее

В добавление к теме зависимости

Продолжая недавно начатую тему о зависимости (в том числе и зависимости от психотерапевта), хочу предложить небольшую статью Анастасии Фокиной, которой удалось выделить еще ряд важных аспектов этой масштабной во всех отношениях темы – темы созависимых отношений.

ПРО  ТУПИКИ  И  ПУСТОТУ

Люди, привыкшие жить в созависимых отношениях, приходя в терапию, не получают подкрепления известных им возможных вариантов отношений. Терапевт, особенно сам проработавший свою созависимость, не будет их спасать, т.е. не предоставит им фигуру спасателя, чего, в сущности они ожидают.
Не получив спасения и начав провоцировать на отвержение («если ты не спасаешь меня, то очевидно, что ты не любишь меня», считают они), они не получают и отвержения и наказания, т.е. терапевт не будет для них агрессором. Далее